С ключом на шее

Филька, высунув кончик языка, сплетает из шнурка замысловатые узлы, прочно связывая крест-накрест две кривые, липкие от смолы ветки. Они то проворачиваются, то подскакивают, Филька чертыхается сквозь зубы. Яна бросает третью, только что отломанную жердь и идет помогать. Полностью сосредотачивается на вертлявых ветках, липкой смоле, шнурочных петлях, из-под которых надо вовремя убрать пальцы. Интересно, а Ольга хочет сбежать? Ей-то ничего не будет, если об их походе узнают. И это не ее папа… Что будет, когда узнают папа и теть Света, Яна попросту не может представить. Там – глухая ватная чернота.

– Получилось.

Голос Ольги такой странный, что Яна с Филькой разом бросают недоделанные носилки. Мальчик открыл глаза и осматривается, приподнявшись на локте. И он совсем не похож на умирающего, который вот-вот исчезнет из этого мира. И даже на раненого не похож. Скорее он выглядит как человек, которого только что разбудили. Мальчик хмурится, запускает руку под повязку и громко скребет ногтями. Яну передергивает от воображаемой боли, но мальчику, похоже, все равно.

– Ты как? – шепотом спрашивает Ольга, глядя на него во все глаза.

– Да вроде ничего, помаленьку, – отвечает мальчик, трет ладонью грудь, размазывая грязь, и опускает закатанную рубаху.

– Ты вроде как помирал, – недоверчиво говорит Филька.

– Ну не помер же!

Филька, покраснев, отступает на шаг.

– И что, совсем не больно? – с испуганным уважением спрашивает Ольга. – Совсем-совсем?

Мальчик качает головой, медленно обводит их взглядом, останавливаясь на каждом. Как училка, которая осматривает класс, выбирая, кого вызвать к доске. Хочется лечь грудью на парту и спрятать глаза в учебнике, чтобы не поймали.

– Ты раненый был, – говорит Яна, чтобы прервать этот пристальный осмотр. – Я бы, наверное, ревела, если бы меня так. Мы тебя хотели в больницу тащить.

– Так вы меня, выходит, спасли.

Мальчик улыбается, и незримая тень ужаса, витающая над пляжиком, наконец-то рассеивается. Одного переднего зуба у мальчика не хватает; глядя на щель во рту, Яна привычно трогает языком резец, совсем недавно выросший на месте молочного, и понимает, что все будет хорошо. Все обошлось.

– Так ты… нормально? – настойчиво спрашивает Ольга. – В тебя же… – Она осекается, бросает быстрый взгляд на Яну. – В общем, у тебя там, ну… дырка в животе. Кровь шла и все такое.

– Чепуха, до свадьбы заживет, – отмахивается мальчик и садится. – А у вас пожрать нет чего? Кушать охота – сил нет, кишка о кишку колотит…

Ольга прыскает от смеха. Филька снова краснеет и лезет в карман брюк. Вытаскивает два леденца в намертво прилипших фантиках.

– Вот, у меня барбариски…

– Конфеты? Хорошо живешь… А сала случайно нету? Нет? Ну ладно, давай конфеты…

Филька протягивает леденцы на вытянутой руке, будто опасается подойти ближе. Смотрит на часы и по-взрослому сжимает губы.

– Ты где живешь? – спрашивает он мальчика. – Хочешь, вместе домой пойдем? Нам пора уже.

– Не, я лучше здесь останусь.

– Как это? Тебя же родители будут искать.

– Не будут. Сирота я.

Яна ежится от неловкости: она ненавидит, когда ее так называют, а этот мальчик так легко говорит сам о себе. Может, это потому, что она не настоящая сирота, у нее есть папа, а у этого мальчика, наверное, нет вообще никого. Папа говорит, что таких отдают в детдом (и Яну бы тоже отдали, если бы он не взял ее к себе). Понятно, почему мальчик не хочет идти в город. Его там, наверное, милиция поймает…

– Что, прямо ночевать здесь будешь? – восхищенно спрашивает Ольга.

– А что? Чай не зима. Только вот голодно… Вот если бы вы завтра пришли, хавки принесли какой-нибудь…

– Конечно, придем, – быстро отвечает Ольга. Ее глаза горят от восторга. «Тили-тили-тесто», – буркает Филька себе под нос, но его слышит только Яна.

– Побожись, – требует мальчик.

– Вот еще, божиться плохо, мне баба Нина говорила, что это грех, – упирается Ольга, а Яна спрашивает:

– Как это?

– Скажи: «Ей-богу, приду».

– Ей-что? – теряется Яна, и мальчик хихикает, как будто провернул какую-то только ему понятную шутку. Настойчиво смотрит на Ольгу.

– Ну ладно, мы придем… обещаю… – бурчит она. Мальчик ждет, и Ольга еле слышно произносит: – Ей-богу, придем.

Пожав плечами, Яна отходит к воде и опускает в нее руки. Пальцы тут же немеют от холода. Яна трет песком въевшуюся в кожу кровь, и по воде разбегается переливчатая радужная пленка.

9

Отдаленный гул приближался, нарастал – и вдруг превратился в раздирающий мозг грохот, заполнивший собой весь мир. Хищно вытянув черные лапы шасси, самолет ринулся прямо на Филиппа. Он летел так низко, что можно было рассмотреть заклепки на сероватом брюхе. Филипп с воплем повалился на землю, зажимая ладонями уши, уверенный, что его барабанные перепонки лопнут, а череп взорвется, что шасси сейчас пройдутся прямо по спине, ломая позвоночник и выдавливая кишки. Может быть, шасси того самого самолета, которым прилетела Яна.