С двух берегов

— Так точно, товарищ майор! Ты меня с детства на верный путь поставил.

— Так и говори, когда корреспонденты набегут: всем обязан начальнику и наставнику, премудрому пескарю Шамову… Теперь — о деле. Ты сам-то в бумаги заглядывал?

— Никак нет.

— Правильно. Любопытство тебе ни к чему. Но на один документ ты зря не полюбовался. Он без всяких формул. Ты про Фарбениндустри слыхал?

— Главная немецкая химическая фирма. Так как будто?

— Угадал. А про Дюпона?

— Такого не слыхал.

— Темнота! Главная американская — порох, газы. Соображаешь?

— Никак нет.

— Нашли среди всяких бумажек документик на двух языках. И говорится в нем, что главные немецкие химики и главные американские пришли к соглашению. Какому? Совместно, в дружбе и любви сотрудничать и друг дружке помогать в разработке всяких штучек на погибель человечеству.

— Интересно, — сказал я, только чтобы вставить словечко.

— Ничего ты еще не понял. Главное, когда этот документ подписан! Шестнадцатого ноября тысяча девятьсот сорок второго года! В разгар войны! Американские химики помогали немецким убивать американских солдат (само собой — английских и наших), а немецкие деляги помогали американцам побольше убивать немцев. Лихо?

— Здорово! — на этот раз искренне изумился я. — Неужто правда?

— Документ! За подписями и печатями! Называется такая операция: бизнес. Другими словами — коммерция. Война войной, а прибыли прибылями. — Шамова так поразило коварство и алчность капиталистов, что он долго не мог успокоиться. — Вот предъявим мы этот документик американскому командованию, откроем ему глаза, пусть своего Дюпона возьмут за жабры.

— А может, и не возьмут? — высказал я свою догадку.

— Думаешь?.. — Шамов притих. — Должны бы взять — измена же налицо. Но ты, Таранов, иногда того… соображаешь. Коммерция… У них свои законы.

— Черт с ними, Василий Павлович, пусть сами разбираются.

— Где этот американец, о котором Франц рассказывал?

— Он у нас сегодня в одной операции участвует, хотим немца поймать, с которым он связан.

— Лови. Но после операции и его и немца — ко мне. Разговор будет с обоими.

— Есть!

— А теперь — на сладкое: приказано мне все твои подвиги официально оформить для доклада высшему командованию. В качестве аванса выражаю личную благодарность.

— Служу Советскому Союзу!

— Служи. Тут мне прислали в подарок ящик французского первача — «Наполеон» называется. Этим зельем только президентов поили. Так мы его с тобой отведаем.

На этом мы расстались. Но ненадолго. Пришлось мне самому возобновлять разговор куда менее приятный.

Ни в шестнадцать ноль-ноль, ни в семнадцать никто на кладбище не пришел — ни Билл, ни немец. Стефан поехал в особняк, где обосновалась английская группа, и узнал, что Билл не появлялся ни вчера, ни сегодня. Исчез без следа. Стали выяснять, когда он к этой группе примкнул и откуда взялся. Убедились, что мы со Стефаном порядочные ротозеи.

Билл пристал к англичанам недавно, когда они подходили к Содлаку. Сказал им, что пробирался на запад с французами, ни с кем не мог словом перемолвиться, поэтому, когда услышал, что рядом англичане, поспешил к ним. Представился штурманом со сбитого бомбардировщика, всех очаровал веселым нравом и умением добывать пропитание.

— А он ведь никакой не пленный, — высказал нашу общую догадку Стефан, когда мы сидели в комендатуре, стараясь не глядеть друг на друга. — Специально подброшен, чтобы выкрасть документы.

— Кем подброшен?

— Тем самым Дюпоном. Ты думаешь, ему очень хотелось, чтобы к русским попали их секреты?

Этого я не думал. Сидел и удивлялся, как он нас обвел, этот прохвост. Как мальчишек. Каким искренним выглядел, как все убедительно объяснял. Почему я не послушался Стефана и не задержал его? Хоть бы кто ударил меня по глупой башке.

— А как же?.. — не мог я собраться с мыслями. — Не мог же он один все сделать — и корзинку подбрасывать, и оборудование ломать…

— Не один. Сам же ты рассказал, что есть у Дюпона союзнички, Фарбениндустри не меньше заинтересована. Вот их агенты вместе и орудовали.

Все опять упиралось в задачу, которая возникла после разгрома лаборатории: нужно найти и обезвредить шайку, притаившуюся в Содлаке.

Давно уже с такой тяжестью на сердце не поднимал я трубку, вызывая Шамова. Как всегда, когда мне было худо, он не шутил, не подкусывал, а слушал чутко и немногословно подбадривал. Когда я закончил свой сбивчивый доклад о провале операции, он сказал:

— Вот тебе и документик. У деловых людей слова с поступками не расходятся. Обязались сотрудничать, так уж во всем… Упал духом?

— Сам из рук выпустил…

— Плохо, конечно. Но у них проигрыш выше. Документы у нас, и это самое важное. Понял?

— Так точно!

— Поэтому радоваться им нечему. Я так думаю, что на этом их деятельность в твоей вотчине кончится и они из Содлака уберутся. Хорошо бы изловить… Я посоветуюсь. Но и вы там ручки не складывайте. Ищите мазуриков. Договорились?

— Сделаем все…

— Выше голову, капитан Таранов!

ИЗ ПИСЕМ СТЕФАНА ДОМАНОВИЧА

Июнь 1964 г.