Когда, казалось, все уже уснули, я услышала за спиной сонный Надин голос:
— Нина, который час?
Я подвинулась к огню и посмотрела на часы. Было четверть одиннадцатого.
— А почему ты не спишь? — спросила я девочку.
Надя лежала, высунувшись из палатки, и глядела вверх, в тёмное, звёздное небо.
— Я гляжу на звёзды.
— А спать?
— Мы сговорились с Леночкой Семёновой смотреть вместе на одну звезду, — ответила Надя. — Она будет в лагере смотреть и думать обо мне, а я буду думать о ней. Мы подруги.
И Наденька долго не спала. В тишине слышно было, как журчит тёмный ручей, как постукивают, перекатываясь, мелкие камешки, чуть поскрипывая, мерно покачиваются высокие сосны, а звезда всё не всходила… И вдруг Наденька уснула. Она, наверное, и не заметила, как это случилось.
Лена в лагере, должно быть, ещё не спала. Ведь там, на материке, был самый обычный день. Ребята пили чай с булочками, играли в волейбол, спали в тихий час. Едва стемнело — там зажглось электричество, в спальнях ребят ждали мягкие постели. А попробовала бы эта Леночка, Надина подруга, и грести, и прыгать с шестом, и разводить костёр, и собирать хворост, и тащить тяжёлый рюкзак через лес, и стругать колышки для палаток, и натягивать брезент, как это делали сегодня наши ребята, пожалуй, и она тоже не дождалась бы восхода поздней звезды.
Шёл четвёртый день нашей жизни на острове. Вечером мы отправились на озеро купаться. Вдруг из лесу услышали громкий крик Толи:
— Стойте! Стойте! Стойте!
Мы остановились. Толя мчался к нам.
— Я нашёл пень, — сказал он подбегая.
Мы недоуменно переглянулись.
— Как вы не понимаете? — в свою очередь, удивился Толя. — Здесь были люди. Идёмте, посмотрите. Дерево срублено.
Так, на четвёртый день, накануне отъезда, начались наши волнения.
До этого жизнь шла спокойно. Было сделано много больших и малых открытий. У нас уже были образцы известкового туфа, слюды, синей юрской глины. Были собраны травы-красители и лекарственные — ромашка, валериана, колоски плауна, толокнянка. В Вовиной коллекции были представлены чуть ли не все жуки, населяющие остров. Петя составил топографическую карту.
Отчётливо пролегла тропинка от озера к ручью. Стол и две скамейки появились у сосны. У ручья, окружённого белыми камешками, уже который раз менялся наш «альбом следов». Мы поливали водой илистый кусочек берега, и Петя срисовывал следы птиц, прилетавших сюда напиться.
Вася заканчивал описание озера. Он вёл наблюдение над «озёрным барометром» — так он называл кувшинку (перед непогодой лепестки её закрывались), — над тёмными ёлочками элодеи, среди которых жило много водяных насекомых, и над удивительными водорослями, лежавшими на воде, как тонкие светлые лучи.
У Васи была тетрадка с надписью: «В непогожий день». Она начиналась с рассказа о комарах: как они появились из личинок, когда по озеру ходила большая волна, и как маленьких, слабых комариков захлестнуло и весь выводок погиб.
Уже была заполнена общая тетрадь — дневник экспедиции. В дневнике были описаны разные случаи из нашей жизни, вроде истории с Вовкой. Вовка поймал однажды крота и, чтобы крот не убежал, накрыл его котелком. Но, подняв котелок, увидел только кучку рыхлой земли. Крот исчез. По этому поводу была нарисована картинка: толстый самодовольный крот весело рассказывает маленьким кротятам историю своего спасения. Были там и другие истории. Остались только две последние страницы — для торжественного описания нашего отъезда.
Остров был исхожен вдоль и поперёк. Казалось, он не таит от нас никаких тайн. И вдруг этот пенёк…
Мы пошли за Толей. Пенёк стоял на краю поляны в окружении молодых ёлочек, маленький, неприметный. Гладкая его лысинка была не похожа на острые верхушки тех взъерошенных пеньков, которые оставались от деревьев, поваленных ветром.
— Вот тебе и необитаемый! — протянул Вовка.
Петя вздохнул. Дневник у него начинался торжественно: «Стук топора впервые нарушил тишину острова…»
А я подумала о том, что это интересная находка, и сказала:
— Вот говорят, по оторванной пуговице можно многое узнать. Давайте посмотрим, что нам расскажет пень.
— Как — расскажет? — удивился Вовка.
— Очень просто. Ведь рассказал же он Толе, что дерево не само упало, а его срубили. Ну вот как, по-вашему: куда делось срубленное дерево?
Тут уж все ребята с любопытством посмотрели на меня.
— Наверное, сожгли, — подумав, ответил Вася.
— Но тогда остался бы след костра, — быстро подхватил Толя.
— А может быть, они делали шалаш? — задумчиво проговорила Оля.
— На этом дереве, наверное, уплыли, — высказался Вовка. — Я читал в одной книге…
— Дерево росло далеко от берега, — перебил Толя. — Они срубили бы на берегу. Да и приплыли же они сюда на чём-то.
Мы задумались. Стоя над пеньком, мы как будто ждали, что он сейчас заговорит и расскажет нам, как тут всё было. Но ведь это только в сказках деревья разговаривают и смеются. Наш пенёк молчал.
Стемнело. Мы вернулись в лагерь, но весь вечер разговор неизменно возвращался к пеньку на поляне. Все строили свои догадки.
Когда я заикнулась об отъезде, ребята встревожились: