«С Богом, верой и штыком!»

Я приглашал Францию не внимать тщетным обольщениям, принести в жертву свои мечты о славе и владычестве будущности, исполненной счастья и спокойствия, предпочесть систему равновесия и союзов ее наступательному воинственному уединению и снова занять принадлежащее ей место и сан в общем воссоздании здания европейского, которое без ее содействия не будет иметь ни прочности, ни блеска, ни основания, ни верха. Слова мои не остались без действия. Я имел сладостное удовольствие заметить это по удвоившейся ко мне вежливости и внимательности, с которой мои слушатели теснились вокруг меня. Все доказывало мне, что послание мое морально было приведено к исполнению. Предшественник воплощенной кротости, я направлял все мои усилия к одной только цели – приготовить парижан к вступлению Александра, окруженного милосердием, могуществом и величием… Путь был теперь проложен; осталось ему только явиться.

Я начинал уже беспокоиться, когда наконец возвестили о прибытии графа Парра. Он привез мне письмо от графа Нессельроде. Это письмо уполномочивало нас привести к окончанию великое дело парижской капитуляции.

Капитуляция Парижа

Статья 1-я

Французские войска, состоящие под начальством маршалов герцогов Тревизского и Рагузского, очистят город Париж 19 марта в 7 часов утра.

Статья 2-я

Они возьмут с собой всю артиллерию и тяжести, принадлежащие к этим двум корпусам.

Статья 3-я

Военные действия должны начаться вновь не прежде, как спустя два часа по очищению города, то есть 19 марта в 9 часов утра.

Статья 4-я

Все военные арсеналы, заведения и магазины будут оставлены в том состоянии, в каком находились до заключения настоящей капитуляции.

Статья 5-я

Национальная гвардия, пешая и конная, совершенно отделяется от линейных войск; она будет сохранена, обезоружена или распущена по усмотрению союзников.

Статья 6-я

Городские жандармы разделят вполне участь национальной гвардии.

Статья 7-я

Раненые и мародеры, которые найдутся в городе после 9 часов, останутся военнопленными.

Статья 8-я

Город Париж передается на великодушие союзных государей.

Маршал Мармон взял бумагу, пробежал ее с беспокойным видом; казалось, он думал найти в предложениях наших еще причины к спорам; но вскоре лицо его прояснилось, он прочел все статьи вслух ясным голосом, с таким видом, как бы требовал от многочисленных слушателей своих замечаний и советов. Все молчали, никто не сказал ни слова. Тогда он отдал мне бумагу и объявил, что, не имея ничего сказать вопреки трактату, ни относительно формы, ни относительно содержания, он изъявляет полное свое на него согласие. В то же время он препоручил полковникам Фавье и Дюсису подписать его вместе с нами. Мы тотчас подписались на том же листе и списали с него копию, которую отдали маршалу Мармону.

Теперь осталось только назначить депутацию, которая должна была идти навстречу государю. Я заметил маршалу, что все военные дела были приведены в порядок капитуляцией, а что о гражданских делах Парижа я с намерением умолчал для того, чтобы дать начальству города право и способ обсудить их самим с союзными государями, которые, со своей стороны, будут иметь случай показать жителям Парижа, на первом шагу, великодушные намерения свои; что депутация может свободно объявить о своих желаниях, за исполнение которых я вперед отвечаю; что доверчивость равно приносит честь и тем, кому она оказывается, и тем, кто ее оказывает; что, наконец, я принял на себя составить восьмую статью капитуляции, в которой помещено повеление его величества избавить город Париж от унижения – передать ключи его в какой-нибудь иностранный музей. Маршал подал мне руку, и вскоре все пришли в движение, чтобы выбрать депутацию.

День уже занимался, когда депутация готова была отправиться. Я сел на лошадь и повел ее в Бонди через наши биваки, представлявшие огромную массу огней, при свете которых солдаты, уже отдохнувшие, чистили ружья и приготовлялись торжествовать последний акт страшной борьбы, только что приведенной к концу. Приехавши в главную квартиру, я ввел депутатов в большую залу замка и велел уведомить об их прибытии графа Нессельроде, который тотчас к ним явился. А сам я пошел прямо к государю, который принял меня, лежа в постели. «Ну, – сказал он мне, – что вы привезли нового?» – «Вот капитуляция Парижа», – отвечал я. Император взял бумагу и прочел, затем сложив ее и положив под подушку, сказал: «Поцелуйте меня. Поздравляю вас с тем, что вы соединили имя ваше с этим великим происшествием».

‹…›