Конечно же, она оставила за собой последнее слово. И, естественно, это было «
Со временем люди меняются, на это влияет множество факторов. Они способствуют обогащению или эрозии наших идеалов и моральных норм. Власть и сила, по мнению Миранды, возвысили ее до неприкосновенного статуса. До уровня, когда порядочность — это скорее исключение из правила, а обращаться с другими, как с дерьмом, считается в порядке вещей. Это погубило ее. И у меня такое чувство, что погубит нас всех.
Глава 19
Возможно, тебе тоже нужна табличка.
Шеймус
Миранда снова в городе.
Она забрала моих детей до воскресенья, ровно на двадцать четыре часа. Я не хотел отпускать их с ней, потому что отвратительные ощущения, которые начали зарождаться в животе, казалось, растеклись по венам, вызывая в теле невыносимое жжение от боязни того, что она может забрать их с собой в Сиэтл. Поэтому, чтобы успокоить страхи, я последовал за ней в «Хилтон». Сначала я хотел поставить машину на противоположной стороне дороги и следить за Мирандой, но потом решил, что это немного экстремально и уехал.
Я направился прямиком на пляж и сидел на одном месте пока не село солнце. Вода всегда оказывала на меня успокаивающий эффект. Не знаю, может, это шум прибоя или вид бьющихся о берег волн, но именно по этой причине я всегда буду жить возле воды. А еще потому, что так я чувствую себя ближе к маме.
К тому времени, как я возвращаюсь домой, ощущаю себя так, словно принял успокоительные таблетки. В первые за долгие годы я расслаблен.
Как только встаю на коврик возле своей двери, слышу пыхтение мотороллера Фейт, который останавливается возле ее квартиры. Опускаю руку в карман и ищу ключи. Не знаю почему, но сердце пускается вскачь. Как будто участвует в скачках. Или пытается убежать.
— Ты избегаешь меня, Шеймус? — кричит Фейт, заглушая мотор. Я знаю, что она кричит, потому что очень хорошо и ясно слышу ее, хотя она и находится этажом ниже.
Сердце продолжает скакать галопом, но я не отвечаю.
- Ну? — Она движется. Я слышу ее шаги на лестнице.
Я прекращаю искать ключи, и мой пульс начинается замедляться, как будто кто-то сильно натянул вожжи. Я стою и жду, но не поворачиваюсь.
Она кладет руку мне на спину. Ее прикосновение немного боязливое и извиняющееся так же, как и шепот.
— Прости, если мой подарок обидел тебя.
Обычно я легко принимаю извинения в независимости от их искренности или моего отношения к ним. Я просто говорю: «Все в порядке», чтобы забыть об этом моменте, даже если это совсем не так. Но сейчас я все еще чувствую себя умиротворенным после пляжа, поэтому во мне достаточно спокойствия, чтобы сказать правду, не жестко и бескомпромиссно, а честно и искренне.
— Я не хочу пользоваться ею.
Ее рука все еще лежит на моей спине. Все еще боязливо и словно извиняясь.
— Но она нужна тебе. Я уже месяц смотрю, как ты страдаешь, — шепчет она.
— Я не хочу ее, — повторяю я. Я не зол, это признание. Я продолжаю стоять спиной к ней, так легче говорить.
— Почему? — Никогда не слышал более спокойного голоса. Спокойного не в плане громкости, а потому что он дарит невероятный комфорт.
Это побуждает меня поделиться с ней своим самым большим страхом.
— Это болезнь прогрессирует стадиями. Я чувствую, что если сдамся и стану пользоваться тростью, то передо мной замаячит перспектива неизбежности инвалидного кресла. Я не хочу передвигаться в инвалидном кресле. Это пугает меня. — Я практически никогда не разрешаю этой мысли появляться в голове; не могу поверить, что только что выразил ее словами перед другим человеком.
— Не позволяй страху управлять собой. — Она больше не шепчет, но ее голос все также спокоен и дарит комфорт. Мягкое местечко, куда можно приземлиться, если я упаду.
— Я не позволяю. — Мои слова звучат скорее, как вопрос.
Вопрос, на который она отвечает.
— Позволяешь. Рыбак рыбака узнает издалека.
— Ты ничего не боишься, — фыркаю я. — Может мы и не совсем хорошо знакомы, но я достаточно о тебе знаю. Ты исследуешь жизнь. Ты активно участвуешь в ней. Ты даришь новым соседям манго и помогаешь женщине из соседней квартиры устранить потоп. А еще ты обнимаешь незнакомцев на пляже. Ты ничего не боишься.
Ее рука медленно гладит меня по спине; это успокаивает, как волны.
— Это не значит, что я не боюсь, — хриплым голосом говорит она, словно открывая мне настоящую, «обнаженную» часть себя.
— Почему ты тогда обнимаешься на пляже? — спрашиваю я, чувствуя, что ее голос не изменится.