«Воспользовавшись коротким затишьем, в первую траншею 673-го стрелкового полка спустились двое — комсорг полка и комсорг батальона. Оба они были очень усталыми, с воспаленными от бессонницы глазами. Но настроены бодро.
— Как вы сумели проскочить? — спрашивали бойцы. — Всюду немецкие снайперы.
Отдышавшись, комсорг полка ответил:
— Не привыкать, случалось и похуже. Помните Шишловскую рощу?
— Кто ее не помнит? Вот знак, — Василий Рагулин указал на свой орден.
— А сейчас вот что, — как бы приглашая к себе товарищей, тихо сказал комсорг полка. — Нас здесь, на переднем крае, три члена полкового комсомольского бюро. Бои тяжелые, надо людей держать на подъеме… В настоящее время мы воюем против 197-й пехотной дивизии. Ее кровавый след на нашей земле известен. У убитых и пленных немцев находят фотографии, на которых запечатлены многие их зверства. Солдаты этой дивизии совершили расправу над Зоей Космодемьянской… — Дальше комсорг прочел несколько слов из клятвы: — „…Нашей ненависти нет предела! Клянемся отомстить фашистам за все их злодеяния. И недалек тот день, когда мы освободим советскую землю от фашистской гадины, приползшей в нашу страну…“ Есть предложение обсудить с бойцами и офицерами текст клятвы Родине: „Не отступать ни шагу, идти только вперед, громить врага!“
— Чего тут обсуждать? Вам верим и поддерживаем ее, — улыбнулся Рагулин.
— Э-э нет, — запротестовал комсорг полка. — Письмо с клятвой коллективное, и все должны знать о нем, поддержать его своими подписями.
— Да у нас и карандашей нет, — возразил кто-то.
Комсорг полка прочитал полный текст клятвы и предложил:
— Теперь давайте поступим так. Ходить всем вместе опасно. Отправим текст по окопам. Каждый с ним ознакомится, подпишет и передаст товарищу.
Так и поступили: привязали листок с клятвой к огрызку карандаша и пустили его солдатам.
…Когда эта процедура подходила к концу, — рассказано далее в очерке, — до полусотни фашистов бросились в контратаку на наши позиции. И солдаты взялись за оружие… Комсорг полка уложил двух гитлеровцев. Отличились многие воины. Некоторые бойцы погибли, оставив подписи на тексте „Клятвы“ как последнее завещание».
Текст «Клятвы» со 120 подписями через несколько дней я отправил в Москву, в Радиокомитет. Примерно через неделю его прочитали по радио на всю страну, упоминалось и мое имя.
После войны я узнал, что сестра моей матери услышала эту передачу на работе и тут же помчалась домой рассказать о ней моим родителям.
Позади были тяжелые бои на подступах к Березине.