Ржавые земли

Все последующие события заставили Шведе бесповоротно увериться в том, что ничего не происходит просто так. Эта глухая тетеря, этот костоправ с вечно дрожащими руками и пафосной речью спешил туда же, куда целенаправленно шел он – председатель матросского совета. Как такое может быть? Уж точно – неспроста…

Шведе курил папиросу за папиросой. Глядел с недобрым прищуром на гору-пирамиду с двойной, как будто расщепленной вершиной. А гора с каждым шагом становилась ближе, а силуэты Рудина и его дружков уже растворились на фоне темной махины…

Что могло связывать Рудина и святого Ипата? Решительно ничего! Доктор сотрудничает с царьком каннибалов? Едва ли! Кишка у него тонка, чтобы сделать такой «ход конем». Быть может, Рудин намерен свести с Ипатом какие-то личные счеты? Более вероятно: они ведь и в Поселке не слишком-то ладили. Но доктор – рохля. Дух хищника, который требует непременного торжества над недругами, мести и пира на костях обидчиков, в нем безнадежно дрыхнет. Доктор не из того теста слеплен! Он не способен потратить дни и ночи на тяжелый переход через пустошь только ради того, чтобы отправить кого-то на тот свет. Даже если этот человек очень ему насолил… В общем, он – не Рудольф Шведе.

Да и черт с ними – с доктором да с Ипатом юродивым! Шведе отправился в этот поход не за ответами на вопросы. Он собирался принести в Поселок патлатую голову святого Ипата. Он сделает то, что задумал, но было бы неплохо… было бы совсем неплохо, если бы на заборе рядом с избой матросского совета появилась еще и голова Рудина. Да-да, в знакомом всем котелке, что прикрывает лысину. Да-да…

Они едва не проскочили мимо лисьей норы, в которую шмыгнул Рудин. Просто какое-то звериное чутье подсказало Шведе, что надо повернуть, обойти драконьи зубы гранитных глыб, заглянуть за груду щебня. Просвет тоннеля был пугающе узок… В глубине сиял белый свет, словно кто-то их поджидал.

Рудин, помнится, всегда был без ума от подобного старья. Он постоянно что-то зарисовывал, записывал, – наверное, полагал, будто его мазня кому-то покажется полезной. «Почему плиты в присутствии человека источают свечение? Что они пытаются нам сообщить?» – Шведе словно в натуре услышал пафосный голос Рудина. Громко сплюнул, указал окурком в освещенный проем.

– Туда! Их благородье с лакеями нырнул туда, будь я проклят! Давайте, мужики, тряхнем жирком. Ни одну паскуду живой не брать! Короста, ты первый!

Шведе сделал последнюю затяжку и отправил папироску щелчком в небо.

Однообразная дорога по освещенному тоннелю, в котором исключалась всякая возможность подвергнуться нападению исподтишка, ослабила внимание моряков. Тоннель привел их в зал с замаранными зеркалами. После нескольких часов при ярком свете полумрак показался морякам тьмой Египетской. А в этой тьме, затаившись, словно паук в засаде, поджидала боевая машина хозяев.

Расплелись, со свистом рассекая воздух, сегментные щупальца, заурчали, дремавшие до поры до времени, внутренние приводы. Из тени навстречу людям кинулась гремящая железом махина.

…Этим морякам не доводилось сражаться с хозяевами и их разношерстными прихвостнями. Они, конечно, хлебнули горя на Марсе, но о том, с каким звуком врезается пуля в броню похожего на спрута механизма, слышали лишь от доктора, покойного штурмана и прочих вояк, коих отправили к праотцам. Для Шведе, Муромцева, Тищенко и Коросты побитая, лязгающая расшатанными сочленениями машина была ожившим ночным кошмаром, приветом с тех диких времен, когда Поселок и матросский совет не существовали даже в самых смелых мечтах.

Короста и Шведе метнулись в разные стороны; председатель почувствовал, как по лицу вскользь прошлось горячее щупальце. Он врезался спиной в стену, неловко выхватил револьвер. Не удержал рукоять во влажной ладони, пистолет брякнулся на пол.

Короста на четвереньках кинулся на противоположную сторону зала. Тищенко бросил винтовку и юркнул в тоннель.

Муромцев оказался не столь расторопен. Рывок, вскрик… и матрос отчаянно забился в переплетении щупалец, закричал тонко, по-бабьи. Его ноги поднялись над полом, из карманов, из-за пояса посыпались всякие блестящие безделушки, к которым он питал слабость, в том числе – фляга, отобранная у раненого людоеда. Потом крик оборвался, крупные капли забарабанили по полу и раскиданным безделушкам.

Машина выстрелила щупальцами в сторону Коросты. Промахнулась. Обиженно взвыла внутренними приводами, подбоченилась. Короста кувыркнулся вперед, распластался за двумя штангами из блестящего металла. В то же время Тищенко, набравшись мужества, вернулся в зал. Поднял винтовку и, не мешкая, всадил пулю в металлического спрута. Сверкнул сноп золотистых искр, тесный зал наполнился клубами порохового дыма.