Ржавые земли

– Согласен. Когда человек теряет свое «я» и превращается в насекомое, – это всегда жутко, Ева. А когда таких «насекомых» – рой?.. – Рудин махнул рукой. – Что ж, давайте не будем о грустном. Сегодня переночуем здесь. Место это, кажется, тихое. Так что и завтра можем передохнуть… Нет? Боитесь?

Ева быстро кивнула.

– Ладно, – легко согласился доктор. – Утро вечера мудренее. Спите спокойно, Ева. Больше не будет кошмаров, обещаю.

7

…Непримечательный холмик ни с того ни с сего пришел в движение. Пласты грунта поползли к подножью, в поднявшейся пыли мелькнули сегментные щупальца и помятые бока. Металлические спруты вышли из оцепенения и принялись выбираться наружу.

Хлыстов отступил. Вынул из кармана револьвер, взвел курок, вопросительно поглядел на Ипата. Он был знаком с подобными тварями. Более того, Ванька Хлыст на своем опыте знал, что одолеть их очень трудно. А при помощи одного револьвера и в ближнем бою – подавно.

Тем временем две машины полностью освободились. Натужно гудя внутренними приводами, они двинулись навстречу двуногим пришельцам. Хлыстов тихонько присвистнул: бочкообразные корпуса «железяк» были покорежены – точно под паровым молотом побывали, листовая броня то там, то здесь держалась на честном слове, некоторые щупальца стали существенно короче и оканчивались пучками оплавленных проводов. Казалось, будто «железяки» вышли из суровой передряги инвалидами… после чего зарылись в землю до поры до времени.

Святой Ипат без колебаний приблизился к машинам. Послышался скрежет, – изуродованные корпуса раскрылись, словно цветочные бутоны, броня «железяк» разошлась лепестками. Хлыстов увидел переплетение металлических внутренностей: какие-то ажурные сети, проволочные спирали и прочую ни на что не похожую дрянь. Монах доверительно положил ладони на оголенные потроха. Обе машины что-то быстро забормотали. Хлыстов старательно напрягал слух, но так ничего и не разобрал. В этой бесконечной скороговорке не было ни отдельных фраз, ни отдельных слов: просто непрерывный поток не очень приятных для человеческого уха скрипящих звуков.

Хлыстов немного расслабился. Оказалось, что Вершитель, засевший внутри Ипата, решил перемолвиться словечком со старыми приятелями. Сейчас монах обменяется с «железяками» любезностями, а потом придумает, как добраться до пещеры хозяев, из-за которой весь этот сыр-бор. Сам Хлыстов совершенно не помнил, как он спускался вниз (туда-то его доставили на «летуне»), возможно, что сдуру – по отвесной стене обрыва…

Над ними возвышалась пирамидальная гора, – одна из многих в гряде. Четыре склона устремлялись под одинаковым углом к скрытой за грязно-желтыми облаками вершине. Казалось бы, их ожидает долгий, однако вполне осуществимый подъем. Но вот незадача – ближайший склон был срезан, словно кусок торта. Теперь там была отвесная стена, и не сразу можно найти на ней червоточинку пещеры.

Вскоре бормотание металлических спрутов оборвалось. Ипат поднял руки, металлические «бутоны» тут же захлопнулись. Машины приподнялись на напряженных щупальцах, а затем рванулись, словно наперегонки, вперед, к горе. Уверенно встали на гладкий базальтовый откос и легко полезли вверх.

Ипат решил поесть. Он присел на камень, вынул из котомки флягу и кусок копченого мяса. Хлыстов какое-то время наблюдал, как «железки» одолевают подъем: они уже достигли отвесной стены и теперь карабкались, будто муравьи по стволу дерева. Разве что медленней.

Глухо застонало, перед тем как развалиться на две мертвые половины, плененное благодатью существо. Оно было последним: его сородичи полегли один за другим на подходе к цели. Хлыстов подошел, рассмотрел влажно блестящий срез, пихнул ногой покрытый зеленой шерстью круп. Подумал, что стоило бы снять с него шкуру. В иной ситуации Ванька Хлыст так бы и поступил – вещица-то была знатной на вид. Авось в хозяйстве бы пригодилась; например, застелить пол в пещерке или укутаться в мороз… Только зачем ему думать о хозяйстве? Святой Ипат сказал, что он может позабыть о мирском и суетном.

А может… Взять да пристрелить сидящее к нему спиной чудовище в человеческой обертке? Шутки ради, а? Слишком уж неравное партнерство посулил святой Ипат. И пусть кесарево останется с кесарем, он же пойдет своей дорогой, – такой же свободный и беспечный, как перекати-поле.

«Паучок» – против. «Паучок» даже прикоснуться не позволяет к револьверу. «Паучок» возится, угрожает. «Паучок» – теперь он сам и даже больше. Захочет – и остановит ток крови, захочет – смотает нервы в клубок.

Святой Ипат подавился мясом. Постучал в грудь кулаком, выкашлял недостаточно пережеванный кусок в сторону.