Ржавые земли

Он присел за дальний столик спиной к окну, развернул газету и стал ждать, превратившись в серый силуэт на фоне освещенного предзакатными лучами проема. Небритый половой в фартуке поверх пропахшей кухней одежды не торопился принять заказ у нового посетителя. Народу в «Бочку» набилась уймища; умаянные жарой работяги, студенты и развязные мазурики требовали пива и раков. Половому Хлыстов показался скучающим молодым человеком сомнительной платежеспособности. К этому прискорбному выводу половой пришел, заприметив за световой маскировкой неопрятную латуху и стрижку под горшок. Газета, пожалуй, не вписывалась в образ… но мало ли где он мог ее подобрать?

– Окрошку мне, хлеба побольше, чаю, – точно барин распорядился Хлыст, когда «человек» соизволил подойти. При этом клиент даже не отвел взгляд от колонки губернской хроники.

Половой кивнул, без особой охоты потер столешницу кислой тряпкой и удалился, почесывая зад.

За глиняной стеной трактира стучат копыта, скрипят колеса ландо и «фаэтонов». Две кошки (или кота?) лежат под окном на тротуаре. Прижались друг к дружке пушистыми боками и завороженно глядят, как таскают сухую краюху хлеба воробьи. Над прокаленной солнцем брусчаткой колеблется жаркое марево.

Лето в Крыму началось с ходу, с наскока, одним махом выдавив на север прохладу после майских дождей. В Симферополе прописалась жара, от которой покрывались сыпью и страдали расстройством пищеварения жители столицы, – те, кому не посчастливилось оказаться здесь по делу, по состоянию здоровья или по немилости государевой.

«Револьвер и бомба – в тайнике под колодой на заднем дворе каретного депо. Повтори!»

Солидный господин в маске Арлекина представился господином Чичиковым. Чичиков так Чичиков, молча пожал плечами Хлыстов. Да хоть Хлестаков, если ему от этого спокойнее. Так вот, Чичиков заставлял повторять каждую фразу, в общем-то, нехитрой инструкции. И Ванька Хлыст повторял, от усердия запинаясь и растягивая гласные.

«Вечером сего дня в дворянском собрании предвидится аншлаг по случаю именин генерала Поповича. Ты войдешь внутрь и устроишь, черт возьми, потеху. Повтори!»

Их встреча состоялась в люксе гостиницы «Бристоль».

Над маской Арлекина сверкала лысина, из-под маски ниспадала окладистая, раздваивающаяся внизу борода. Чичиков и его молчаливый подельник (а тот отрекомендовался, как мсье Чадский) полагали, будто Хлыстов – кретин. Безмозглый мускул, шахматный слон, которого не жалко пожертвовать ради более верткой фигуры. Мсье Чадский откровенно посмеивался, глядя на боевика сквозь прорези узкой карнавальной маски. Он сидел в кресле и поглаживал бородку-эспаньолку холеными пальцами аристократа.

«На дверях нынче будет стоять Мирон Макарыч – милейшей души человек. Поболтай с ним об обороне Севастополя, он – старый солдат и не прочь потрепать языком о былом. Усыпить его бдительность проще пареной репы даже для такого, как ты, голубчик».

Господам было невдомек, что Ванька Хлыст – дока по части притворства и почти актер. Что истинная его натура известна всего нескольким людям, из которых почти все уже покойники. Что за бессмысленными голубыми глазами и толстыми слюнявыми губами скрывается хладнокровный и расчетливый проныра.

Провинциальные интриганы не знали, что человек, присланный Гершуни – руководителем Боевой Организации эсеров – для усиления только что образовавшегося Всекрымского народно-социалистического кружка, успел отличиться в нескольких акциях. В числе которых, не для хвастовства будет сказано, громкое убийство министра внутренних дел Д. С. Силягина. Провинциальные интриганы спешили выкинуть на игровой стол козырь для достижения каких-то сиюминутных выгод.

Впрочем, Ваньке Хлысту было безразлично, в какую сторону повернут его револьвер. Он повторял вводную за господином Чичиковым, точно попугай, а сам думал о том, что неплохо было бы в этот жаркий день угоститься ледяной окрошкой.

«В случае успеха… либо неуспеха – в твоем распоряжении охотничий домик на утиных болотах. Повтори!»

На самом деле существенным было лишь то, где спрятана бомба. Револьвер у него имелся свой: верный, пристрелянный. К бомбам же Хлыст испытывал особый трепет, трепет на грани вожделения. Бомбу он рванет с превеликим удовольствием. По поводу всего остального Гершуни снабдил его несколько иными указаниями, о коих господам Чичикову и Чадскому знать не полагалось.

«Револьвер и бомба – в тайнике … – беззвучно прошелестели губы. Чичиков и Чадский переглянулись. Усмехнулись в бороды. Два великовозрастных валета. – Заберу, как свечереет… На дверях – Мирон Макарыч… Оборона Севастополя…»

Осталось лишь откланяться и покинуть «мадридский дворик». Что Хлыстов сделал без промедления.

Чадский вызвал коридорного. Морща нос, приказал открыть окна: после посетителя в люксе остался резкий мужицкий запах. Чадский небезосновательно боялся, что ядреный дух способен впитаться в шерсть гобеленов.