Ржа

Коля сжал челюсти, разогнулся от маминой постели и быстро вышел из квартиры, хлопнув дверью. Вдогонку он услышал мамин вскрик — непонятно о чем. Выйдя на улицу, он поморщился: молоко-то и забыл. «Значит, надо все сделать быстро», — подумал он и зашагал к близкой окраине поселка. Ночное солнце плыло оранжево-красным блуждающим шаром по стеклам пустых окон. Воздух был резким и свежим. Звуки шагов зеленых резиновых сапог с обожженными и поцарапанными носами гулко разносились в тишине. Это была глухая и немая ослепительно солнечная ночь лета.

Скоро кончился асфальт, и под ногами закултыхались валуны каменной насыпи последнего дома. Это там, на материке, в континентальном сердце, люди роют котлован, чтобы строить дом. А здесь, на материковой кромке, они привозят камни и делают насыпь, в которую заколачивают сваи для своих длинных домов. Каждый дом — на своей насыпи.

Зачмокала болотной слюной тихая тундра. Бултыхнулась ледяная вода в ручьевой заводи. И снова защелкали под ногами камни — Коля поднимался по широким террасам ближайшей сопки. Наверху маячил непонятными антеннами на плоской крыше таинственный пустой домик. Здесь не получалось двигаться быстро: уже на небольшой высоте появился сильный холодный ветер — от него перехватывало дыхание и стыли уши. Сердце стучало. И почему-то вспоминался голос из сна.

Коля ни разу в жизни не видел грифа. Дед рассказывал ему, что они водятся в Тибете. А здесь, где жил Коля, водились розовые чайки. Эти небольшие бело-серые и совсем чуть-чуть розовые птицы часто висели неподвижно над сопками в потоках восходящего теплого воздуха. И каждый, кто поднимался в их направлении по склону, рисковал быть обстрелянным ими. Они легко переворачивались на своих узких длинных крыльях, ныряли вниз и с противными криками на бреющем полете роняли несколько капель белого липкого помета, метя в лицо идущему. Попадали редко. Но все равно было неприятно.

До вершины оставалось совсем немного. Чаек не было видно — наверное, спали в своих невидимых гнездах. Если у них вообще были тут гнезда. Коля хотел забрать из домика щенка. Он принес его туда, как и велел ему вождь. И они с Димой сидели до позднего вечера над шевелящимся шерстяным комочком. Щенок водил носом из стороны в сторону и тонко пищал, разевая беззубую, маленькую, красную пасть. Воины, которые должны были принести его мать и братьев, — так и не пришли. Когда солнце порыжело и спустилось к верхушкам хребта, Дима сказал:

— Я пойду.

Он встал с пыльного деревянного пола и отряхнул несколькими резкими движениями штаны на толстой заднице.

— А как же он? — Коля тоже вскочил. — Что с ним будет? Он умрет.

— Возьми его домой… А лучше оставь здесь. — Диме было неприятно такое говорить, но он не любил врать друзьям.

Коля стоял, не зная, что ответить, а Дима повернулся, вышел из домика и зашагал вниз по крутому склону, иногда поскальзываясь на камнях и опираясь на склон рукой. Камни стучали у него под ногами. Уже давно Коля хотел есть и пить, сказывалась усталость дня. Было ясно, что уж сюда-то не заберется инженер Пасюк с трясущимися руками и черной пустотой в добрых глазах. Щенка можно было оставить на ночь. Если бы он не был таким маленьким, беззащитным, новорожденным.

Волки оставляют своих щенков, — перебирал Коля в уме аргументы, — иногда надолго, и ничего. Он посмотрел на щенка, как тот поворачивает в стороны головку на тонкой, дрожащей шее, и стянул с себя сначала кофту, а потом теплую шерстяную рубаху. Завернул щенка в рубашку, так что наружу торчал только нос, и аккуратно положил в угол, подальше от непонятного пролома в полу. Не оглядываясь вышел из домика и, поскальзываясь на камнях, побежал за Димой.

А в домике была чайка. Большая полярная чайка. Совсем не мелкая розовая, какие тут привычны. Коля всегда думал, что чайки спят по ночам. Хотя, если разобраться, он еще ни разу не ходил ночью в горы и тем более не следил за чайками. Чайка стояла на своих розовых крепких ногах посреди пустого пыльно-зеленого квадрата пола. Хвостом к двери. И когда Коля вошел, она повернула к нему голову и уставилась одним черным глазом. Глаз блестел, как стеклянная пуговица. А клюв был красным. Он должен был быть желтым, с маленьким красным пятнышком, этот клюв. У больших чаек желтые клювы. А она смотрела на Колю, и клюв был красным. Перед ней, у перепончатых лап, что-то лежало. Коля шагнул вперед, и чайка вдруг повернулась, раскрыла огромные узкие крылья в стороны, почти задевая бетонные стены, подняла белую грудь и зашипела красным распахнутым клювом. Воин отшатнулся, бросился к двери, выскочил наружу и побежал вниз. Он, как и вчера, не закрыл за собой дверь, и чайка смогла выйти.

21

Вождь несколько дней пытался собрать большой совет племени. Для того были основания. Он бегал по пустым поселковым улицам от одного жилища к другому и везде натыкался на что-то непонятное. Бабушка Спири сказала ему, что Спиря уехал, его взял с собой дедушка, отправившись в стадо, и когда Спиря вернется — было совершенно неизвестно.