Рыжий с того двора

– А кто вы будете, товарищ, извините, а? – спросил Рыжий.

– Я художник, но не знаменитый. А вы кем стали, Рыжий?

– Что такое?! – заревел Рыжий. – Не хами, парень, а то…

– Успокойтесь, дорогой мой Рыжий с того двора! – воскликнул я. – Я знаю, кем вы стали. Вы стали конструктором страшных катапульт, при помощи которых Ганнибал разбил войска Наполеона и овладел городом Иерихон! А вы кем стали, Аська, генеральская дочь?

Они оба перегнулись через стол и напряженно уставились на меня, но взгляды их были невидящими, они были как буры, они стремительно уходили в прошлое, в то летнее утро, когда…

На краю оврага собралось все наше воинство – братья Яковлевы, Борька Майофис, Славка Ульрих, Рустем Кутуй, Эрик Дибай, Сережка Холмский и еще с десяток ребят, и Аська – Прекрасная Дама, и я, а Рыжий с того двора сказал:

– Это знаменитые катапульты, при помощи которых Ганнибал разбил войска Наполеона и овладел городом Иерихон, – и расхохотался.

А вокруг было: под чесночным соусом и томатным, под соусом тартар, под соусом ткемали и нашараби, с приправой из портулака и гурийской капусты, зимних помидорчиков и огурчиков, вкупе с шампиньонами и жюльенами из дичи – вырезки, люля, шашлыки, осетрина, судак-орли и чикен-табака – под хруст розовых ассигнаций, под бульканье «твиши», «псоу», «гурджаани», под бульканье рашен стронг водка, с тостами, без тостов, с намеками и без намеков, с аппетитом и без аппетита – под оркестр.

Они все еще блуждали взглядами где-то в закоулках «того двора», аукались взглядами среди жеребцовских лип, ныряли во влажный сумрак оврагов парка ТПИ в куриную слепоту.

– Эй, на «Астролябии», суп есть? – крикнул я, соединив клич нашего детства и современную глупую шутку.

– Петька, – улыбнулся Рыжий. – Петька? – крикнул он. – Петька? – захохотал он и дал мне через стол тумака.

– Бог ты мой, – сказала Аська и приложила ладони к щекам. – Петя, – нежно улыбнулась она мне, – вот уж никогда не думала, что художник Петр Н. – это наш Петя.

Началось: а помнишь, подожди, помнишь, как…

– Чемпионат по «махнушке»… как у тебя ноги-то? Штаб в дровянике, помнишь? Подождите, мальчики… ты, как всегда, через крышу… это когда организовалась тимуровская команда? Ну да… мне не нравилась утренняя физзарядка… ну, ты вообще… позвольте, товарищи, тимуровская команда – это тайное общество стремительных благодетелей, а Борька Майофис… да уж, а кто первый прыгнул с обрыва? Я, я, я… какая желтая там была вода, помнишь? А помните? Откуда тебе это знать? Наши заработки, чистим, блистим, лакируем, кто лучше всех выбивал дробь? Ты, ты, ты… мы пролезали в кино на «Леди Гамильтон», я всегда плакала в том месте, когда она старая… а пузырьки в аптеку? А те лягушки в заречных прудах… кто больше всего наловит лягушек? Я, ты, братья Яковлевы, мы их сдавали на кафедру физиологии, пятерка за штуку, а на Малой Сорочке – пшено в трофейной патоке… эрзац-сахар на нитке принес Сережка Холмский, ему батя из Германии… ну, а катапульты?

Теперь доказано, что все войны, какие только ни были на земле, имели экономическую первопричину. Крестовые походы, как известно, были вызваны поисками новых торговых путей на Восток, и даже война, которую затеял некий сластолюбивый хан для того, чтобы захватить грузинскую царицу Тамар в свой гарем, тоже имела таинственную экономическую основу.

Так и наша война с Подлужной улицей внешне была борьбой за оскорбленную честь нашей Аськи, за право Аськи гулять с кавалерами по оврагам. Из опроса пленных было выяснено, что защищает Подлужная вовсе не овраги и не право бесконтрольного разбоя по оврагам, вовсе не право обижать девочек в голубых бантах, а защищает она конюшни кавалерийской школы, примыкавшей к парку. Потайной лаз в конюшни к неограниченным запасам кавалерийского жмыха, а также общение с блистательными кавалеристами, а также кони, красавцы кони, которых разрешалось иной раз поводить за узду, – вот что волновало ребят с Подлужной и вот почему в то утро мы увидели их плотно сомкнутые ряды на дне оврага.

– Ну хорошо, давайте-ка, ребята, давайте, чтобы не расплакаться, бросьте, какой там ужас, девятнадцать лет, ну, прошли и прошли, а как бы ты хотела, милая моя, давайте выпьем, только уж без этого «со свиданьицем», за встречу, так, хорошо пошло, Рыжий?

– Прошло, пролетело, – по-офицерски крякнул Рыжий и хитро прищурился на люстру. – А не подадут ли нам здесь ямайского рома с кайенским перцем?

– Шурочка, ямайского рома с кайенским перцем, – сказал я.

– Придется подождать, – сказала Шурочка.

Рюмка увлажняющим, очень размягчающим образом подействовала на Аську.

– Вам хорошо, ребята, – сказала она, – вам хорошо, в вашем лучшем мужском возрасте, а я… а я…

– Ты в лучшем своем возрасте, – сказал я, – и ты еще долго будешь в нем. Вот этот лучший твой возраст проглядывал еще и тогда, проглядывал в небесах, и только такая, как сейчас, ты смутно ожидалась…

– Это серьезно? – взволнованно спросила Аська.

– Ты это серьезно? – перегнулся через стол Рыжий.

– Кем же ты стал, Рыжий? – спросил я.