Рыжая помеха

Перепады настроения фигачили совершенно дикие, а еще были дополнительные признаки, чтоб начать переживать.

Я выскочила в аптеку, купила тест, забежала в торговый центр в туалет… И потом долго, не веря, смотрела на две розовые полоски…

И прислушивалась к себе. Что ощущалось? Не страх, нет. Настороженность и … Радость.

Теперь, как бы дальше ни сложилось, у меня появилась вещественная память о моей первой безумной любви.

Я вышла из торгового центра и пошла вперед по улице, щурясь на осеннее солнце и машинально трогая плоский живот.

Кто это будет?

Наверно, девочка. С моими глазами. И темными волосами Макса. Красивая куколка. Радость для меня, для дедушки и бабушки… И для папы. Надеюсь.

Мысли были совершенно не тревожными, словно маленькая часть Макса, живущая во мне, если верить тесту, уже вторую неделю, настроила на позитивный, радостный лад. Как-то верилось, что все будет хорошо.

Макс же обещал…

Я шла, улыбаясь, заглядывая по пути в какие-то небольшие магазинчики, просто на витрины бездумно посмотреть, посидела в маленьком кафе, попила зеленый чай, поизучала опять номер Макса на телефоне, но решила пока не набирать.

Я его обязательно увижу. И тогда скажу. Хочется его глаза видеть.

Впереди был какой-то ювелирный, и мне захотелось зайти.

Зашла…

И вот теперь, после визита начальника Макса, успевшего, непонятно каким образом, попасть ко мне раньше брата и родных, я сопоставила, как говорит папа, хрен к носу, и поняла, что все это время меня водили за этот самый нос. И водил один наглый хрен. Родственничек…

Ну ничего-ничего…

Мама и папа ушли, наверно, разговаривать с врачами, хотя вообще не пойму, зачем. У меня все хорошо, уши в порядке, про ребенка я сразу сказала медсестре, что у меня кровь брала, и чуть позже врач подтвердил, что все в порядке. Срок маленький очень, надо только следить.

Я тихонько встаю, накидываю больничный халат на сорочку, выхожу в коридор, оглядываюсь и торопливо топаю в сторону лестницы. Четвертый — это надо мной как раз.

Палату Макса нахожу сразу, просто на посту спрашиваю.

Захожу и замираю.

Мой спаситель лежит, повернув голову к окну, и, кажется, спит…

Блин, зачем я сейчас пришла? Пусть отдыхает. Витька сказал, контузия…

Жадно вглядываюсь в неподвижно лежащую фигуру. Надо выйти… Потом…

— Светик?

Черт!

Отпускаю уже ухваченную ручку двери, поворачиваюсь. Смотрю.

— Светик мой… Пришла… Иди сюда.

Иду, молча, только чувствую, что слезы по щекам текут. Реакция дурная такая у меня.

Надо много сказать. Надо про ребенка…

Неожиданно появившаяся из-под простыни рука, хватает меня и роняет прямо на грудь моего спасителя.

— Ой, — упираюсь, шепчу растерянно прямо в горячие губы, — ты что? Нельзя же так резко. У тебя контузия…

— Хренузия… Иди сюда, я так скучал, Светик.

— Но…

Больше я ничего сказать не могу, Макс меня целует. Да с таким жаром, что сразу становится понятно, никакой контузии там нет. Ну, а если есть, то вряд ли она на что-то сильно повлияла.

Я, как всегда, таю от его поцелуя, не могу противостоять, увлекаюсь, голова дуреет и летит…

И не сразу понимаю, что меня уже затащили на кровать, под простыню, уже руки горячие под сорочкой.

Каждое прикосновение — дрожью сладкой, которую не остановить. Я честно хочу это сделать, но не могу.

Он мне шанса не дает.

Как не было этих шансов с самого начала нашего знакомства, так и теперь нет.

— Светик мой… Я так скучал, — шепот окончательно сводит с ума, забываю, где я, зачем пришла, что хочу сказать… Да и потом это можно, потом.

Мы столько пережили, мы чуть не погибли… Мы успеем поговорить еще…

Он во мне — это так правильно, хоть и неожиданно. Смотрит на меня темными своими, жесткими, внимательными глазами, взгляда не отрывает.

— Максик… Ты что… — наконец-то осознаю я происходящее, но любое шевеление только насаживает меня сильнее на него, отдается дикой дрожью по телу. Хочется сойти с ума и забыть про все на свете. Просто отдаться ему, его рукам, его телу жадному…

Дверь в палату открывается неожиданно, и я не сразу понимаю, что мы не одни.

Только когда по палате проносится раскатистое:

— Это что тут, блядь, происходит?

Поворачиваюсь и привстаю, опираясь на голую татуированную грудь Макса.

В дверях стоят папа, мама, врач, медсестра и еще кто-то позади. И все смотрят, как я сижу верхом на Максе, в распахнутом халате и задранной сорочке.

— За дверь вышли! — рычит Макс, пытаясь привстать и одновременно меня прикрыть. Но смысла в этом нет, явка провалена полностью.

— Светочка! — ахает наконец-то мама, до которой доходит, что я не просто массаж своему спасителю делаю. А все гораздо… Глубже.

— Ах ты щенок! А ну отпусти мою дочь!

Макс вообще не торопится выполнить приказ папы, только крепче сжимает меня за попу.

— Вышли, я сказал, дайте ей привести себя в порядок.

Папа, посопев, как носорог, выходит, следом, горестно вздыхая, торопится мама с врачом и медсестрой.

Я делаю движение, чтоб спрыгнуть, но Макс дергает меня к себе и жестко двигается еще разочек, выбивая несдержанный стон.

— Вот так, рыжуль… Вот так… Не бойся ничего. Поняла?

— Да… Да!

— Ты моя хорошая…