Рыжая девушка с кофейником

Тела были в ужасном состоянии: они начали разлагаться. Но одно лицо Наталия узнала без труда: «Олечка Перова». Самое удивительное из того, что она она увидела, и что объединяло эти трупы, было то, что у всех трех были вспороты животы, причем, в правой области…

– Он что, учился на этих несчастных женщинах вырезать аппендикс? – невольно вырвалось у нее, когда она сопоставила эти жуткие раны и поняла, что кроме этого, тела, в принципе, целые. – Он не насиловал их?

– Я осмотрел их только снажури, взял мазки и сделал кое-какие анализы… Да, ты совершенно права: они НЕ ИЗНАСИЛОВАНЫ. И скончались они от болевого шока и от потери крови, хотя это пока еще только предположения… Садисты обычно так не поступают… У меня большой опыт… Они режут самые интимные места, издеваются… А здесь – неумело разрезанный живот в области, как ты правильно сказала, аппендикса… Только есть одно существенное «но»…

– И какое же?

– В то время, как этот ненормальный «оперировал» их, аппендикса ни у одной из них – УЖЕ НЕ БЫЛО.

– В смысле?

– Они все примерно в одно и то же время перенесли эту операцию, только уже на настоящем операционном столе. Нормальные, профессионально сделанные швы… Маньяк – с твоего позволения я буду его так называть – пошел по второму кругу. очень занятно… Даже не представляю, как ты будешь действовать…

– Да я еще и сама ничего не знаю…

Она стояла и смотрела на белое, в трупных пятнах, лицо покойной Оли Перовой и представляла себе, как сообщает о ее смерти ее отцу, Виктору Борисовичу…

– Я знаю, кто эта девушка. Можешь записать, но я все равно позвоню Логинову…

Она хотела добавить, что в той женщине, что лежала на столе ближе к окну, она признала и ту самую женщину из парка, которую ВИДЕЛА совсем недавно, с русой косой и черном шелковом платье с белыми пуговицами. Вот только имени ее она не знала.

Третья же женщина была ей совсем незнакома, хотя из всех троих была самая привлекательная, если можно так говорить о мертвых. Было в ней что-то очень женственное и трогательное. Особенно хороша была маленькая пикантная родинка над верхней левой губой; густые рыжие волосы, правда коротко стриженые, придавали всему ее облику какую-то беззащитность и подростковую непосредственность. Она и сохранилась лучше всех, тлен почти не коснулся ее лица и тела, хотя безобразный разрез на левой боку вызывал у Наталии содрогание и даже боль.

– А вы не могли бы определить по разрезам, КТО ИМЕННО делал эти операции? Может, я требую невозможного, но раз здесь такое дичайшее совпадение, то нельзя отрицать связь между преступлениями и настоящими операциями, которым подверглись эти женщины. И если нормальному в психическом плане человеку вряд ли придет в голову оперировать повторно, то, быть может, у какого-нибудь несостоявшегося хирурга вполне могли бы возникнуть такие желания… Но это лишь озвученные мысли по поводу увиденного, не более того…

– Логично, ничего не скажешь. А что, если, к примеру, какой-нибудь авторитетный хирург не давал ходу молодому хирургу, всячески зажимал – как вот меня, к примеру, почему я, собственно, и стал патологоанатомом, кстати – и не давал работать за операционным столом… Вот у него крыша и поехала…

– Вот и я о том же… Слишком уж характерные разрезы…

– Хотите чайку? – вдруг спросил Романов и подмигнул Наталии.

– Что? Вы серьезно? Нет, не могу, особенно в этих стенах… Странно вообще, что я постепенно привыкла находится в обществе мертвых, а то ведь раньше… Страшно вспомнить.. Спасибо вам большое, я польщена и прочее… – она улыбнулась, но от рукопожатия инстинктивно воздержалась, чес, возможно, и оскорбила Василия Петровича.

Всю дорогу из морга она вспоминала его рыжие, покрытые пухом неприятные плоские уши, как у старика, залысину на вытянутом, обтянутом глянцевой желтоватой кожей, черепе и представляла себе, как его в прямом смысле зажимает, то есть ПРИЖИМАЕТ К СТЕНЕ старый седой человек в белом халате – «авторитетный хирург» – и говорит при этом: «Не дам тебе резать, не дам…» и отвратительно при этом хихикает. А потом этот Романов выходит из дома с большм резаком под мышкой и ловит бывших пациенток «авторитета», чтобы все же проделать над ними несостоявшуюся в настоящей жизни операцию…

«Бред!»

Но, с другой стороны, ей показалось странным изменившееся так неожиданно его отношение к ней: с чего бы это?

Она ехала в Латынино.

Когда ее взгляду предстал тот самый пейзаж, из ее видений, она почти не удивилась. «Человек, это такое животное, которое ко всему может привыкнуть», – вспомнила она чье-то высказывание и усмехнулась тому, как быстро она успела привыкнуть и к состоянию хронической измены Логинову.

Санаторий так и назывался «Латынино» и располагался почти в лесу. Аккуратные белые двухэтажные корпуса, соединяющиеся между собой ухоженными ровными аллеями, прогуливающиеся в купальниках парочки, смех со стороны разбитого на огромной солнечной поляне теннисного корта… «Да здесь просто рай!»