Рыцари тёмного леса

— Я не отказался бы от еды.

— А заплатить есть чем?

— Обычно я плачу за еду песнями. Я бард, сказитель.

Лло покачал головой и, отстранив Нуаду, вышел из дома. Поэт двинулся за ним.

— Я хорошо пою. Меня принимали в Фурболгском дворце и у герцога Мактийского. На востоке я тоже бывал.

— Хорошие сказители все богачи. Ну да ничего — думаю, здешние жители охотно тебя послушают. Знаешь сказание о Петрике?

— Само собой, но я предпочитаю более свежие истории. Я и сюда пришел в поисках чего-то нового.

— Послушайся моего совета и расскажи им про Петрика, — сказал Лло, направляясь к большому дому. Нуада с трудом поспевал за ним.

— Ты не очень-то приветлив, дружище.

— У меня нет друзей, и я в них не нуждаюсь.

Дом насчитывал футов семьдесят в длину, и посреди него имелись два каменных очага, один против другого. Здесь стояло около дюжины столов, а в дальнем углу помещалась стойка, за которой стояло несколько бочек. Лло, растолкав собравшихся здесь людей, снял кружку с крючка на стене и нацедил в нее пива из маленького бочонка. Нуада заметил, что он не заплатил за выпивку, и тоже взял себе кружку.

— Ты чего это? — осведомился один из присутствующих, ткнув его пальцем в грудь.

— Выпить хочу, — ответил поэт.

— Только не из моей посудины, — заявил селянин и отнял у него кружку.

— Извини, — промолвил Нуада. Его белокурый попутчик тем временем разговаривал с каким-то человеком, коренастым и толстопузым. Вскоре тот обернулся и с улыбкой направился к Нуаде.

— Это ты будешь сказитель?

— Я самый.

— Издалека идешь?

— Из Фурболга. Я пел при дворе.

— Это хорошо — расскажешь нам новости. Я представлю тебе обществу. Как тебя звать?

— Нуада. За игру на арфе известен так же, как Серебряная Рука.

— У нас тут арф нету, но ты получишь еду и постель, если расскажешь, что делается в мире. Выкрутасов нам не надо — говори попросту.

Лло Гифе, усевшись на лавку у стены и вытянув свои длинные ноги, посочувствовал поэту. Здесь не Фурболг и даже не Макта. Придворному барду придется выступать перед неотесанными лесовиками, хорошо понимающими разницу между вымыслом и действительностью. Поэт между тем взобрался на стол, и содержатель общего дома, потребовав тишины, представил его. Разговоры на миг смолкли, но тут же возобновились, и кто-то отпустил шутку, вызвавшую общий смех. Но звучный голос Нуады внезапно перекрыл гомон.

— Когда умирает герой, боги одаривают его, но дар этот о двух сторонах. Известно ли тебе, что это за дар? — спросил поэт, обращаясь к человеку в волчьем полушубке. — Да-да, тебе, хряк в волчьей шкуре! — Грянул смех, и «хряк», побагровев, схватился за кинжал у себя на поясе. Нуада же, как ни в чем не бывало, уже повернулся к другому. — А ты? Ты знаешь? — Тот мотнул головой. — Хорошо, я скажу вам. После смерти душа героя блуждает по миру, откликаясь на зов сказителей и поэтов. Когда о нем говорят перед собранием — даже перед такими нишебродами, как вы, — его душа является среди этого собрания. Это волшебство, недоступное ни одному чародею. Почему же этот дар о двух сторонах?

Потому что герой, стоя среди вас, видит, что его подвиги для вас ничего не значат.

Вот у вашего очага стоит Петрик, величайший из воинов и благороднейший из людей. Он сражался со злом и делал это не ради славы. Что же он видит, глядя вокруг себя? Лодырей, беглых воров и распутников. А ведь такой человек заслуживает гораздо большего.

Лло Гифе беспокойно взглянул на очаг, но не увидел ничего, кроме пляшущего пламени. В доме теперь воцарилась полная тишина. Поэт продлил ее еще на несколько мгновений, а потом его голос смягчился.

— Давным-давно, на заре иных времен, — начал он, — Петрик вышел из леса. Он был высок…

Ни один звук не прерывал повествования, и поэт продолжал ткать свое волшебное полотно. Когда он стал рассказывать о том, как Петрик был предательски убит на Перевале Душ, слушатели просто впились в него глазами. Но история не завершилась, как обычно, крылатыми демонами, накинувшимися на тело героя. Душа Петрика, по словам Нуады, воспарила ввысь, чтобы продолжить свою битву в небесах. Меч его преобразился в лунный луч, глаза — в две сияющие звезды. Когда поэт наконец умолк, в горнице загремели оглушительные рукоплескания.

Еще час Нуада рассказывал о героях древности, завершив свою речь сказанием о рыцарях Габалы, ушедших, чтобы сразиться с силами зла. Угрюмое пренебрежение Лло Гифса, помимо его воли, растворилось в красноречии поэта, и он захлопал в ладоши наряду со всеми остальными.

Хозяин поднес Нуаде кружку эля. Поэт осушил ее до дна, а затем водрузил на столешницу стул и сел на него, ожидая вопросов.

Вопросы не замедлили явиться, и Нуада стал рассказывать о гонениях в столице, о травле номадских купцов, о росте цен и нехватке продовольствия на севере, о больших скачках и огромном сером жеребце улане, обогнавшем лучших скакунов королевства.

Рассказав все новости, он слез со стола и подошел к Лло Гифсу.

— У тебя талант, — сказал тот. — Но был ли Петрик здесь на самом деле?

— Раз ты почувствовал его присутствие, значит, был, — улыбнулся Нуада.