Бурцев еще раз обвел взглядом соратников. Суровые лица не выражали никаких эмоций. Глаза смотрели спокойно и понимающе. Каждый знал: скоро смерть. И укрытие станет общей каменной могилой. «Но хоть нервишки супостату потреплем, — подумал Бурцев, — а то, глядишь, и прихватим еще кого с собой. Чтоб оберштурмфюреру Майеру скучать не пришлось».
Бурцев не строил никаких иллюзий. Тут все просто: или плен, или смерть. В его положении смерть предпочтительней. Его смерть означает жизнь Аделаиды. Хоть какую-то, хоть сколько-то…
— Вы как хотите, но меня взять живым не должны, — отдал последнее распоряжение Бурцев. Все поняли? Когда придет время… и если я сам уже не смогу… В общем, действуйте. Хоть видимой, хоть невидимой стрелой, хоть мечом, хоть кистенем…
Молчание. Слов не надо. Глаза говорили: поняли… выполнят… Живьем своего воеводу супостату не отдадут.
Тишину неожиданно нарушили вопли, гиканье и конское ржание, донесшиеся из леса. Бурцев вздрогнул. Вздрогнули все. Судя по нервной, судорожной стрельбе — фашики тоже.
Он рискнул — осторожно выглянул из-за камня. Эсэсовские «шмайсеры» вразнобой били по мелькавшим меж деревьями конным фигурам. Со всех сторон доносились крики и команды на немецком. Однако же! Фашистов вокруг пряталось никак не меньше взвода.
Застрочил пулемет. Тот самый, что держал на мушке полудюжину Бурцева. «МG-42» шмолил длинными неэкономными очередями, лупил без умолку и без всякой, казалось бы, на то надобности. Пулеметчики не сбивали объявившихся незнамо откуда всадников. И бастион с осажденными дружинниками не обстреливали.
Странно… Пули летели куда-то мимо. Совсем мимо. Хрен знает, куда летели эти долбаные пули. Над шлемами, по крайней мере, не свистело. В каменных плитах укрытия не визжали рикошеты. Зато среди гитлеровцев поднялся жуткий переполох. Словно… Словно эсэсовский пулеметчик эсэсовцев же и поливал огнем почем зря.
— Что там? — из-за валунов уже выглядывали все. И никто ничего не понимал.
Освальд не удержался — шагнул за глыбы, выпрямившись в полный рост. Добжинского рыцаря не сшибли, не срезали очередью. И назад свинцовым горохом не загнали. Кажется, об их маленьком отрядике забыли. Кажется, немцев волновало сейчас другое.
— Василь, неужто подмога?! — вскинулся Дмитрий.
— Не должно бы. Но похоже на то.
— Кто бы это мог быть, Вацалав? — пробормотал Бурангул.
— А я почем знаю?
Не гадать сейчас нужно, а пользоваться случаем. И рвать когти. Далеко убежать, конечно, не дадут, а вот преодолеть тридцатиметровку, отделяющую их от основания платц-башни… Почему бы и нет? Попытаться стоило.
А дальше — дело техники. Магической техники. Если на древних руинах не стоит блокировка, они легко смогут пробудить память арийского портала. Память у него хоть и короткая, но надежная, так что балвохвальская башенка должна отправить их по следу Бенедикта. Если же магический блок уже поставлен… Что ж, значит, они погибнут не здесь, а тридцатью метрами дальше. Терять-то все равно нечего.
Пулемет стих. Надо решаться!
Бурцев повернулся к дружинникам:
— Все за мно-о-ой!
Он рванул первым. С мечом в ножнах и автоматом наперевес. Не замечая тяжести доспехов, не слыша и не видя ничего вокруг, кроме…
Первый фриц появился справа — меж двух приваленных друг к другу плит. Желто-коричневый мундир, каска с рожками… Очередь — Бурцев ударил с бедра. В каменной арке стало пусто. Еще один — слева под осклизлым валуном. Каска и ствол «шмайсера»… Вторая очередь. Третьего свалил Сыма Цзян. Четвертого — стрела Бурангула.
Стремительный бросок завершился благополучно. Отряд псковского воеводы спешно занимал новую позицию — в основании платц-башни. Возможно, потребуется прикрывать Сыма Цзяна, пока китаец будет шаманить с арийской магией.
Спасительный пулемет все молчал. «Шмайсеры» строчили вразнобой, не понять куда. А за нагромождением каменных глыб — совсем рядом — слышалась подозрительная возня. Кто-то быстро и скрытно пробирался к ним.
Фашики?! Решили лезть в рукопашную? Ну-ну…
— Тихо все! — шикнул Бурцев.
Он накинул ремень «шмайсера» на плечо, чтоб можно было садануть очередью на весу, с левой руки. Правой потянул из ножен меч.
Глава 18
— Не стреляйте! — предусмотрительно крикнул кто-то из-за валуна.
Знакомый женский голос… Мелькнуло перепачканное платье и встрепанная рыжая голова.
— Ядвига?!
И не одна! Вместе с супругой добжиньского рыцаря меж камнями, пыхтя и ругаясь, протискивался здоровенный воин в доброй кольчуге с зерцалом во всю широченную грудь, в шлеме с полумаской, с богатырской булавушкой в руках и в желтых изношенных сапогах.
Сапоги эти нельзя было не признать. Некогда прочные, богатые, из крепкой кожи тачанные, теперь они выглядели совсем плохонько, заношенно. То была обувка шведского ярла, захваченная аж четыре года назад в Невской битве. Новый хозяин Биргеровы сапоги берег, как зеницу ока, и надевал лишь по большим праздникам, да перед великими сечами — на удачу. Ну, а носил эти прохудившиеся трофеи, конечно же…
— Гаврила?! Как вы здесь?! Откуда?!