Рыцарь Таверны

— Со своей стороны, — продолжал юноша, — как я уже говорил, я сочувствую вам от всего сердца. Более того, ваш рассказ так глубоко тронул мою душу, что если бы мы снова обрели свободу, я с радостью и охотно предложил бы вам свою помощь, чтобы наказать этих негодяев.

Сэр Криспин рассмеялся. Он судил больше потону, каким были произнесены эти слова, чем по их содержанию.

— Где ваш разум, о, казуист? — продолжал он издеваться.

— Где же ваши доктрины? Господь сказал: «Аз всем воздам!» Ха!

И пустив «парфянскую стрелу», он завалился спать.

Он был отвергнут, сказал он сам себе. Он должен умереть так же, как и жил — в одиночестве.

Сломанная решетка

Усталость брала свое, и, несмотря на свое состояние, Криспин заснул. Кеннет, сидя в углу, с изумлением прислушивался к ровному дыханию своего соседа. Он не обладал такими железными нервами и презрением к смерти, как Геллиард, и поэтому не мог последовать его примеру.

Между тем дыхание спящего начало раздражать Кеннета: оно как бы подчеркивало разницу между ним и Криспином. Пока Геллиард рассказывал историю своей жизни, пробудившийся в юноше интерес на время заслонил страх перед завтрашним днем. Теперь же, когда Криспин заснул, страх овладел Кеннетом с новой силой. Мысли теснились в голове, и он сидел, понурив голову и зажав руки между колен, вспоминая в основном Шотландию и свою возлюбленную Синтию. Узнает ли она о его кончине? Будет ли она рыдать по нему? — как будто это имело значение. И любая цепочка мыслей приводил его к неизбежному результату — завтра! Содрогнувшись, он покрепче стиснул руки.

В конце концов он упал на колени, обращая к Господу не столько молитву, сколько плаксивую жалобу. Он чувствовал себя трусом — особенно из-за мирного храпа этого грешника, которого он презирал — и он твердил себе, что настоящий джентльмен должен бесстрашно встречать свой конец.

— Но завтра я буду мужественен. Я буду храбр, — бормотал он.

Тем временем Криспин продолжал спать. Когда он проснулся, около его лица светила настольная лампа, которую держал в руке высокий человек в сутане и широкополой шляпе, скрывавшей черты лица.

Все еще окончательно не проснувшись и мигая, как сова, Криспин сел на кровати.

— Который час? — спросил он.

— Уже за полночь, несчастный, — ответил глубокий звучный голос. — Ты вступил в свой последний день жизни — день, солнце которого померкнет для тебя навсегда. Но у тебя осталось еще пять часов, которые ты проведешь в этой обители слез.

— Вы что, разбудили меня затем, чтобы это сообщить? — рявкнул Криспин таким громовым голосом, что фигура в сутане быстро отступила назад, как будто ожидая удара. — Убирайся прочь и не нарушай покой джентльмена.

— Я прошел из христианского милосердия, — отвечал священник. — Покайся, брат мой.

— Не надоедай мне, — зевнул Криспин. — Дай мне поспать.

— Через несколько часов ты уснешь крепким сном. Подумай, несчастный грешник, о своей судьбе.

— Сэр! — рявкнул Рыцарь Таверны. — Мое терпение иссякает. Но зарубите себе одно: мои пути в рай другие, чем у вас. Если рай и вправду населен такими каркающими созданиями, как вы, я буду рад, если не попаду туда. Поэтому ступай, дружок. Оставь меня в покос, пока я не преступил грань гостеприимства.

Священник постоял в молчании, затем поставил светильник на стол и воздел руки к низкому потолку каземата.

— Будь благословенен, Господь! — начал он молитву. — Снизойди к этому черствому сердцу закоренелого грешника, низкого, коварного бунтовщика, чьи…

Дальше ему не удалось развить свою мысль. Криспин вскочил на ноги с выпученными от ярости глазами.

— Вон! — загремел он, указывая на дверь. — Убирайся вон! На последнем часу жизни я не опорочу свою душу, ударив безоружного. Но убирайся, пока я не передумал! Адресуй свои молитвы в ад!

Священник отступил перед этим взрывом негодования. Мгновение он колебался, а затем повернулся к молчаливо стоящему Кеннету. Но пресвитерианская церковь научила того ненавидеть любого священника-отступника, как самого дьявола, и поэтому он присоединился к словам Криспина, хотя и в более мягких выражениях:

— Прошу вас, уходите, — сказал он. — Но если вы хотите оказать нам христианскую помощь, оставьте светильник. Здесь станет темно после вашего ухода.

Священник внимательно посмотрел на Кеннета и, тронутый его униженным тоном, поставил светильник на стол. Затем, подойдя к двери, он обратился к Криспину:

— Я ухожу, раз вы с яростью отвергаете мои молитвы. Но я все равно буду молиться за вас и вернусь в надежде, что ваши сердца смягчаться перед приближающейся неизбежностью вашей кончины.

— Сэр, — устало промолвил Криспин. — Вы переговорите жену селедки.

— Я ухожу, ухожу! — воскликнул священник, но на пороге он снова задержался.

— Я оставляю вам светильник, — сказал он. — Может, он осветит вам дорогу к божьему храму. Я вернусь к рассвету. — И с этими словами он вышел.

Криспин громко зевнул и потянулся. Затем указал на скамейку:

— Давай, малыш. Теперь твоя очередь.

Кеннет поежился.

— Я не могу уснуть! — воскликнул он. — Я не могу.