– Ах, Руперт, – ответила леди Дэвен, – они смеются, потому что вы любите сидеть в обществе своей нареченной. Но я не смеюсь. Я наоборот считаю, что так и должно быть.
– Табита высказалась не совсем точно, – вмешался в их разговор лорд Дэвен. – Мы не смеемся над красотой и доблестью, которые так прелестно дополняют друг друга в дальнем углу, мы лишь воздаем им дань нашего веселого и уважительного восхищения. Скажу честно, меня, человека пожилого и циничного, приводит в восторг, когда я вижу людей, столь поглощенных обществом друг друга. Это потому, мой дорогой Руперт, что ты еще не пресыщен жизнью. Француз в этом случае сказал бы следующее:
Ответом на этот изощренный сарказм стали новые смешки, ибо все поняли намек, и тем более Руперт, который покраснел до ушей. На помощь ему пришла только леди Дэвен, которая попыталась смягчить его конфуз.
– Ба! – воскликнула она. – Твое остроумие, Джордж, попахивает серой и носит на своем хвосте острое жало. Почему ты насмехаешься над этими молодыми людьми, потому что они честны и не стесняются того, что любят друг друга, как это и должно быть? Не обращайте на него внимания и возвращайтесь в свой уголок, мои дорогие, и я приду и посижу перед вами. Или, по крайней мере, скажите им, что это им должно быть стыдно, ибо они не могут сказать, что не растеряли свои сердца, если я правильно поняла эти французские слова.
Затем во всеобщем веселье, вызванном смешанными метафорами леди Дэвен и ее странным предложением своими пышными формами загородить наших голубков от посторонних глаз, шутка перелетела от них к ней, как она на то и надеялась, и вскоре забылась. А вот ни Руперт, ни Эдит не забыли ее. И больше никогда не сидели вместе в гостиной дома на Гровнер-сквер, даже в отсутствие лорда Дэвена, за что Эдит, ненавидевшая публичные проявления чувств, была искренне благодарна.
Какое-то время после официального объявления о помолвке Руперт и Дик старались по возможности избегать друг друга. Руперт – потому что он так и не простил Дику его поведение на охоте, которое врезалось в его ум сильнее любых туманных намеков об отношениях Лермера и Эдит в прошлом. Кстати, этим намекам он никогда не верил и вскоре, будучи начисто лишен подозрительности, совершенно выбросил их из головы. Что касается Дика, у того имелись собственные причины избегать встреч со своим удачливым соперником, которому все вокруг воздавали почести.
Постепенно, однако, Эдит, жившая в постоянном страхе очередной вспышки страсти со стороны Дика, сумела сгладить различия между ними, по крайней мере внешне, ибо бездна, разделявшая их, была так глубока, что ее вряд ли можно было преодолеть. Более того, ее усилия в этом направлении едва не привели к тому, чего она больше всего хотела избежать, а именно – к открытой ссоре.
Случилось же это вот как. Произошло то, чего давно ожидали: член парламента от округа, в котором жил лорд Дэвен, подал в отставку, и Дик решил бороться за освободившееся место против сильного и популярного кандидата от консервативной партии. Его шансы на успех были не так уж и плохи, потому что этот округ давно был известен своей непредсказуемостью, а общество в целом не слишком благосклонно настроено к партии тори. Лорд Дэвен, который, будучи пэром, не мог принимать активное участие в избирательной кампании, любым доступным ему законным способом использовал свое богатство и влияние, чтобы протолкнуть в парламент своего кандидата.
Когда предвыборная гонка, в подробности которой нам нет необходимости вдаваться, близилась к концу, Дик сам предложил, что ему помогло бы, если бы на одной из встреч с избирателями Руперт выступил и рассказал про Египет и арабов, с которым ему довелось сражаться. Он отлично знал, что хотя сельские жители и ходят на политические дебаты и даже криками поддерживают ту или иную сторону – в зависимости от того, где, по их мнению, лежит их личная выгода, – на самом деле большинству из них куда интереснее волнующие истории из уст того, кого они уважают, нежели политическая полемика кандидатов.