И барышни с готовностью ушли, ибо не горели желанием и дальше знакомиться с ящиками полковника – одна в кухню, вторая – с сумкой наверх, – оставив Руперта и Эдит наедине.
– Нет, вы только представьте! – воскликнула та. – Вы только представьте человека, который, вместо личных вещей, путешествует с египетскими богами в чемодане! Руперт, я пожертвовала своими лучшими перчатками, возложив их на алтарь ваших богов, – с этими словами она протянула руку, чтобы показать ему порванную лайковую перчатку.
– Я подарю вам новую пару! – пылко воскликнул он, все еще не оправившись от замешательства, после чего они прошли в столовую, где их уже ждал ужин.
– Боже мой, с непривычки мне даже сделалось жарко, – сказала Эдит и, сбросив сначала длинный плащ, а затем сняв шляпу, встала перед ним в полный рост в свете лампы.
О, как же прекрасна она была! Как восхитительна! По крайней мере, так подумал наш обитатель пустыни, чье сердце и ум от радости и благодарности сделались мягкими, как воск, не говоря уже о том, что он много лет был лишен возможности общаться с англичанками.
Безусловно, его надежды в отношении Эдит оправдались. Молодая, идеально сложенная, изящная и при этом высокая, с прекрасными волосами, блестевшими золотой короной над чистым лбом. А эти огромные синие глаза! Эти правильные, четкие черты лица, чью горделивость смягчала округлость щек и подбородка, эти плавные, размеренные движения! Все из этого было прекрасно само по себе, а вместе взятое делало Эдит в высшей степени привлекательной и грациозной женщиной, если не сказать, настоящей красавицей.
В этот момент ее очарование завладело его сердцем, и хотя сам он еще об этом не догадывался, Руперт в нее влюбился – он, кто со времен юности ни разу не думал так ни о какой женщине. Более того, его ясные глаза тотчас же рассказали ей все.
В течение нескольких секунд они стояли, не сводя глаз друг с друга, а затем она сказала:
– Не желаете ли несколько минут поговорить с вашей матушкой, пока кухарка отнесет наверх суп? Вы должны непременно его отведать, ибо она расстроится, как впрочем, и я, потому что мы готовили его весь день.
И Руперт ушел. Как только дверь за ним закрылась, Эдит устало опустилась в кресло, как человек, наконец-то сбросивший с себя тяжелую ношу, и ее лицо приобрело задумчивое выражение.
– Наконец-то, – сказала она себе, – все произошло даже лучше, чем я ожидала. У него никого нет, в этом я уверена, но остается вопрос, нравится ли он мне? Не думаю, хотя он по-своему хорош собой и, к тому же, мужчина. Между нами по-прежнему стена, как когда-то в детстве, – мы слишком разные. Нет, вряд ли он мне нравится. – И она слегка вздрогнула. – К тому же не следует забывать, что еще есть бедняга Дик. О, Дик! Дик! Если я упущу этот шанс, он будет уже третьим, которым я пренебрегла ради тебя. Дик, мот и распутник Дик, ты единственный мужчина, кто не вселяет в меня дрожь. Но я не уверена. Руперт порядочный. Он имеет награды. Ему наверняка перейдет титул лорда Дэвена. Нищие, как известно, не выбирают. Нет, конечно, у меня еще есть время на раздумья, пока, прежде чем он встретит другую женщину, я постараюсь влюбить его в себя.
Затем дверь открылась, и горничная внесла суп.
Таково было возвращение домой Руперта Уллершоу.
Глава IV. Деловой разговор
Эдит, не любившая вставать рано, завтракала у себя в комнате. В половине десятого утра на следующий день после приезда Руперта горничная как обычно принесла ей поднос с завтраком, газету – «Морнинг Пост» – и три письма. Два из них были ей хорошо знакомы – неоплаченные счета от шляпника, третье же было написано рукой лорда Дэвена, такой же суровой и твердой, как и его лицо. Пожав округлыми плечами, Эдит отбросила прочь счета шляпника и вскрыла конверт от своего титулованного родственника. Письмо, вернее, записка, оказалось коротким и по делу:
– Не было печали! – воскликнула она, откладывая письмо. – Мне нужно быстро переодеться и поймать кэб! Тогда пусть он мне его оплатит! Интересно, что ему от меня нужно?
Теперь лорд Дэвен жил на Гровнер-сквер. Похоже, даже в умах самых прогрессивных современных агностиков обитают древние суеверия. Вероятно, подобно тому, как африканский дикарь сжигает хижину, в которой кто-то умер, и строит себе новую, точно такое же чувство вынудило лорда Дэвена после трагической смерти первой жены продать дом на Портленд-Плейс, причем гораздо дешевле его реальной стоимости, и купить себе новый. Хотя справедливости ради следует добавить, что в документах в качестве причины продажи дома он назвал состояние канализационных труб. Как бы то ни было, леди Дэвен «Номер Два» никогда не спала в спальне леди Дэвен «Номер Один», где та наложила на себя руки.