– Прежде чем уйти, – произнес лорд Дэвен, нервно прочищая горло, – знаю, это покажется вам слабостью, но я хотел бы услышать от вас, что вы меня прощаете, не из-за Руперта, потому что здесь я старался в ваших интересах, а за то, что вообще принес вас в этот мир. Должен признать, что пока что – хотя и не знаю, по чьей вине – вы не слишком в нем преуспели. Как вам хорошо известно, мне чужды любые суеверия нашего века. Что до меня, то я считаю, что все мы обязаны своим существованием случаю. Мы появляемся на свет, словно мошки, рожденные благодаря животворному воздействию солнца, воздуха и влаги из праха, в который со временем мы возвращаемся вновь, чтобы возродиться в новой форме. Наш разум – лишь одно из ее проявлений, не более того. И все же, после многолетних наблюдений, я вынужден признать, что существует некий рок, влияющий на дела людей, и что иногда он карает за их прихоти и ошибки. Если это так, Эдит, то вы можете во всем обвинить этот самый рок, – сказав эти слова, лорд Дэвен посмотрел на нее едва ли не умоляющим взглядом.
– Нет, – холодно ответила Эдит, – Помнится, однажды, когда я еще не знала, что вы мой отец, я сказала, что люблю вас. Полагаю, в тот момент во мне говорила кровь. Теперь же, когда мне известно, насколько близко наше родство, и как оно возникло, – а именно, благодаря позору моей матери при жизни ее законного мужа, – я больше вас не люблю. Нет, я не виню рок, я виню вас – его инструмент, ибо выбор был за вами.
– Что ж, пусть так и будет, – спокойно ответил лорд Дэвен. – Только примените эти слова к своей собственной жизни, Эдит, и пусть о ней судят точно так же, как вы судите обо мне.
На этом они расстались.
Эдит сдержала свое обещание. Она отправилась к хорошему адвокату, чье умение распутывать сложные случаи снискало ему славу, и рассказала ему о слухах, которые якобы дошли до нее, что ее муж, который на протяжении многих лет считался мертвым, на самом деле жив и обитает в Судане или где-то в приграничной пустыне. Чтобы установить правду, она предложила ему связаться с лордом Саутвиком и египетскими властями и, если необходимо, отправить кого-нибудь в Египет. Адвокат сделал пометки в своих бумагах и сказал, что займется этим вопросом и сообщит ей о результатах расследования. Затем, не желая после их последнего разговора, полного взаимных упреков, видеть человека, которого теперь должна была считать своим отцом, Эдит уехала из Лондона, как обычно делала в августе, и отправилась в Шотландию. Пробыв там почти полтора месяца, она однажды утром получила от леди Дэвен телеграмму, отправленную из дома на Гровнер-сквер, в которой говорилось следующее:
Потрясенная этим известием, она успела на дневной поезд до Лондона. В Регби ей на глаза попалась вечерняя газета, в которой среди других заголовков, было напечатано: «Печальная кончина знаменитого пэра». Она купила газету и, пробежав глазами страницы, нашла короткий абзац: «С прискорбием сообщаем о том, что сегодня утром в своем доме на Гровнер-сквер был найден мертвым лорд Дэвен. Причина смерти все еще остается неизвестной». Затем следовал ряд биографических фактов и такие слова: «Поскольку несколько месяцев назад лорд Дэвен потерял сына, его титул считается утраченным, однако собственность переходит к его кузену, Ричарду Лермеру, эсквайру, члену парламента».
С вокзала Эдит поехала прямиком на Гровнер-сквер, где в гостиной ее приняла Табита. В черном платье, с печальным лицом, спокойная и внушительная, вдова лорда сидела, словно некое воплощение рока, о котором отец говорил Эдит при их последней встрече. Они обнялись, но без особого тепла, ибо в душе не питали никаких теплых чувств друг к другу.
– Как это случилось? – спросила Эдит.
– Он умер так же, как и его первая супруга, – ответила вдова, – от передозировки хлорала. Последнее время его мучила бессонница.
– А почему он принял дозу больше положенной? – задала новый вопрос Эдит.
– Не знаю, – многозначительно ответила Табита. – Возможно, вам скажут врачи. Не хотите посмотреть на него?
– Нет, – ответила Эдит и передернулась. – Лучше не надо.
– Ах, как же я забыла! – воскликнула леди Дэвен. – Вы всегда чурались больных и боялись мертвых. Это в вашей натуре.
– Вам его жаль? – полюбопытствовала Эдит, чтобы сменить тему разговора.
– Да, мне жаль его душу, которую ждет воздаяние, ибо он не раскаялся перед смертью, хотя ему было в чем каяться. А вот себя мне ничуть не жаль, ибо я выполнила свой долг перед ним. Наконец с моей шеи упали цепи, и Господь даровал мне свободу, чтобы я могла провести отпущенные мне годы в мире и согласии с Ним.
Затем, сказав, что ей нужно поужинать, Эдит поспешила уехать, так как не хотела продолжать этот болезненный разговор.