Рыцарь-призрак

На газоне горели прожекторы перед собором, который они ночью освещали. Они высвечивали серые стены так, словно кто-то выстирал их в лунном свете. В этот час на церковном дворе уже почти никого не осталось, и Бонопарт нетерпеливо подгонял нас мимо припарковавшихся автомобилей. Вечер стоял прохладный, и, пока мы ежились от холодного английского ветра, я все спрашивал себя, есть ли у Бородая уже загар и не покажется ли он со слезающей кожей моей матери менее привлекательным.

Три всадника были теперь не более чем дурным сном, стертым у меня из памяти с наступлением дня. Но они меня не забыли. И на этот раз они доказали мне, что были не только игрой воображения.

Здание интерната выходит не прямо к улице. Оно расположено в конце широкого тротуара, сворачивающего от нее в сторону и ведущего вдоль нескольких домов к воротам, за которыми уже и находится дом с садом. Они дожидались рядом с воротами, верхом на лошадях, как и в прошлую ночь, и на этот раз были вчетвером.

Я так внезапно остановился, что Стью на меня налетел.

Конечно, он и на этот раз их не видел. Никто их не видел. Кроме меня.

Рядом с этим четвертым три других призрака казались оборванцами-разбойниками с большой дороги. На его лице со впалыми щеками застыло высокомерие, а его одежда наверняка принадлежала некогда состоятельному человеку. Зато на кистях у него болтались железные цепи, а на шее висела петля от виселицы.

Вид его был столь ужасен, что я только и мог в оцепенении воззриться на него, но Бонопарт прошествовал мимо него, даже не повернув головы.

«Признайся, Йон Уайткрофт, ты ведь догадываешься, почему никто, кроме тебя, их не видит? — нашептывал мне какой-то голос, пока я вот так стоял и не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой. — Они нацелились именно на тебя».

«Но почему? — кричало все во мне. — Почему я, черт побери?! Чего им от меня нужно?»

С одной из крыш закаркал ворон, и предводитель вонзил шпоры в бока своей лошади, как будто этот хриплый крик послужил ему сигналом. Лошадь с глухим ржанием взвилась на дыбы — и я, повернувшись, бросился прочь.

Бегун я не ахти. Но в ту ночь я боролся за свою жизнь. До сих пор я ощущаю свое бешено бьющееся сердце и уколы в легких. Я мчался мимо старых домов, которые притаились в тени собора, словно в поисках убежища от мира, шумевшего за пределами городской стены; мимо припаркованных машин, мимо освещенных окон и закрытых на замок садовых ворот. Беги, Йон! Позади меня раздавался стук копыт о сумеречный церковный двор, и мне уже чудилось дыхание адского коня у меня на затылке.

Бонопарт выкрикивал мое имя:

— Уайткрофт! Уайткрофт! Сейчас же остановись, дьявол тебя возьми!

…Но тот, кто за мной гнался, и был сам дьявол, и внезапно я услыхал другой голос… если только его можно назвать таковым.

Он звучал в моей голове, в моем сердце. Глухой, хриплый и настолько жуткий, что я ощущал его, словно тупой нож в моих внутренностях.

— Да, беги, Хартгилл! — насмехался он. — Беги! Никого не преследуем мы так охотно, как твое грязное отродье. И от нас еще никто не ускользнул.

Хартгилл? Это была девичья фамилия моей матери. По ним нельзя было сказать, что эта подробность их интересовала. Я бежал дальше, спотыкаясь и всхлипывая от страха. Тот, с прядями волос, отрезал мне дорогу, а остальные трое неслись вслед за мной. Справа от меня возносил свою башню к звездам собор.

Наверное, я мчался к нему, потому что он стоял там так, словно ничто не могло поколебать его стены. Но широкий газон, его окружавший, был мокрым от дождя, и я на каждом шагу поскальзывался, пока наконец, запыхавшись, не опустился на колени. Весь дрожа, я съежился на холодной земле, обхватив руками голову, как будто это могло укрыть меня от моих преследователей. Холод наполнял меня, словно туман, а надо мной раздавалось ржание лошади.

— Убийство без погони — лишь пол-удовольствия, Хартгилл, — нашептывал мне голос в моей голове, — но в конце заяц всегда мертв.

— Меня зовут Уайткрофт! — лепетал я. — Уайткрофт!

Я хотел было за себя постоять, драться, отправить их белые туловища на тот свет, туда, откуда они и явились. Но вместо этого я сидел на корточках во влажной траве и меня едва ли не тошнило от страха.

— Уайткрофт! — надо мной склонился Бонопарт. — Уайткрофт, вставай!

Никогда прежде не был я так счастлив услышать голос какого-нибудь учителя. Я зарылся лицом в траву и плакал навзрыд, но на этот раз от облегчения.

— Йон Уайткрофт! Посмотри на меня!

Я подчинился, и Бонопарт, увидав мое зареванное лицо, выудил из кармана носовой платок. Я схватил его дрожащими пальцами и с опаской посмотрел из-за Бонопарта.

Призраки пропали. Равно как и голос. Но страх остался. Он приклеился к моему сердцу, словно сажа.

— Господи, Уайткрофт. Ну вставай же! — Бонопарт поставил меня на ноги.

Остальные дети, выпучив глаза, стояли у края газона и оттуда пристально наблюдали за нами.

— Я полагаю, у тебя есть объяснение этому бесцельному прорыву сквозь ночь? — спросил Бонопарт, с отвращением разглядывая мои грязные штаны. — Или ты просто хотел нам всем показать, как быстро ты умеешь бегать?