Рыцарь из ниоткуда

Имя у Мэлсдоржа было отнюдь не монгольское, как могло бы показаться несведущему. Монгольским было только традиционное окончание мужского имени «дорж», а «мэлс» означало – Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Была такая мода когда-то.

– Уходите? – спросил в свою очередь старый знакомый Мэлсдорж.

– Похоже, – сказал Сварог.

– Куда? – из вежливости спросил Мэлсдорж.

– На муда, – проинформировал Сварог.

– Далеко, однако, насяльник… – оскалился старик, знавший русский не хуже Сварога.

– А вас китайцы сглотнут. Звездой гавкнете.

– Выкрутимся, – сказал Мэлсдорж. – И будем Великая Монголия.

Он был большой великомонгольский националист, но как-то, скорее, теоретически. Или ностальгически, что вернее.

– Для великой Монголии нужен Чингис, – сказал Сварог. – А где вы Чингиса возьмете? Гуррагча не потянет.

– Тоже верно, – согласился Мэлсдорж. – Никак не потянет.

И они опять молчали. Сварогу полегчало на душе, он знал, что при свидетеле ни за что не провалится.

– Я мимо ехал – копают, – сказал Мэлсдорж, махнув плеткой за спину, в сторону раскопа. – Скоро совсем выкопают. Плохо.

– Почему?

– Таким лучше лежать внизу. Беспокойные. Раскопаешь такого – хлопот не оберешься. Думаешь, они совсем мертвые? Да нет…

– Херня, – сказал Сварог.

– Сам ты херня. Помнишь, где мой сын воевал? У вас на фронте. А почему у нас получилась война с соседями? Забыл? Потому что за пару недель до того Тимурленга раскопали. Потому и никто не скажет, где лежит Чингисхан, хотя знает немало народу…

– Ну-ну, – сказал Сварог.

Мэлсдорж полез за отворот синего дэли, добыл из-за пазухи мятую пачку «Мальборо», откусил у сигареты фильтр, выплюнул. Щелкнул длинной китайской зажигалкой, пустил дым меж лошадиных ушей и спросил:

– Знаешь, кто на свете самые умные? Пастухи. Как я.

– Почему?

– У пастухов больше всего времени, чтобы думать. Голова свободная, а времени для мыслей много. Темучин, между прочим, тоже когда-то стада пас…

– Интересная версия, – сказал Сварог. – Слушай, а что там за хан? Какой-нибудь Чингисов племянничек?

– Это не наш, – сказал Мэлсдорж. – Они гораздо раньше нас жили. Светлобородые. Очень, очень давно. Когда здесь еще текли могучие реки. Когда здесь еще росли деревья. Беспокойный каган, не улежит, будет таскать живых…

Сварог невольно вздрогнул. И спросил:

– А как народ назывался?

– Светлобородые, – сказал Мэлсдорж. – И все. Имена забываются. Народов было несметное множество, и часто они уносят с собой свои имена…

– Вот именно, – отрешенно поддакнул Сварог. – Уж сколько их сорвалось в эту бездну, разверстую вдали. Настанет день, когда и я исчезну с поверхности Земли…

Он не любил выходить из образа тупого майора. Но с Мэлсдоржем было можно.

– Хорошая песня, – сказал Мэлсдорж. – Сам сочинил?

– Да нет…

Они опять замолчали и молчали до самой развилки, места, где Сварогу надо было сворачивать к военному городку, а Мэлсдоржу пылить вперед, в недалекий город.

– Водки выпьешь как-нибудь? – спросил Мэлсдорж. – Заходи, юрта пока на старом месте. Водки много.

– Да ну, – вяло сказал Сварог. – И так жить страшно.

– Совсем страшно?

Сварог поднял глаза. Мэлсдорж спокойно смотрел на него сверху вниз – морщинистая рожа, загадочный прищур. Весь он был, как таинственный в своем всеведении бронзовый бурханчик. «Мы ж здесь чужие, – прямо-таки панически подумал Сварог, – мы все уйдем с нашими танками, котельными и радарами, и мы, и аймачные шишки с японскими телевизорами, и Гуррагча со спускаемым аппаратом. И китайцы, если придут, рано или поздно уйдут в ту же бездну. А степь и пастухи останутся, извечные, как закат».

– Нельзя смотреть в глаза, – сказал вдруг Мэлсдорж.

– Что?

– Когда за тобой бегает покойник, нельзя смотреть ему в глаза. Насовсем уволочет.

– Ну, за мной-то покойники не бегают… – слабо усмехнулся Сварог.

– А кто за тобой бегает, живые, что ли?