Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою

Отто вслушивался, но других слов, кроме: волосы, губы, люблю тебя, — он не помнил. Он опять протянул мужикам пачку с сигаретами. Они помялись, как и в первый раз. Потом по очереди взяли из пачки по сигаретке и замахали руками на зажигалку… «Nein, nein. Мы покурим дома, попозже». Попрощались и ушли, оставив его одного перед машиной с открытым капотом.

За ветровым стеклом, слегка затемненным, чтобы шофера не слепило солнце, скучающая и уставшая в дороге госпожа Шмидт закурила еще одну сигарету. При огоньке зажигалки ее собственные руки показались ей еще более старыми и узловатыми, чем были на самом деле. «Пора бросать курить, — подумала она, — с завтрашнего дня…»

МИХАЙ СИН

Михай Син родился в 1942 году в Фэгэраш. Прозаик. Окончил университет в Клуже. Опубликовал сборники рассказов «Ожидая в тишине» (1973), «Терраса» (1979); романы «Жизнь на обочине» (1975), «Стучись, и тебе откроют» (1978, Премия Союза писателей СРР), «Иерархия» (1981).

Рассказ «Несостоявшийся легкоатлет вспоминает…» взят из сборника «Терраса».

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ЛЕГКОАТЛЕТ ВСПОМИНАЕТ…

Только теперь, этой поздней декабрьской ночью, когда, утопая в глубоком кресле, курю неизвестно которую по счету сигарету, хотя чувствую сухость в дубленном никотином горле и чуть ли не болезненное усилие легких, а сердце у меня сжимает так, что то и дело приходится массировать грудь, — только теперь все выглядит очень просто — проще некуда — и кажется, что иллюзии наконец-таки перестали меня донимать. Скоро мне стукнет сорок, нет даже необходимости говорить «хватит», иллюзии исчезли сами собой, ведь и нелепость имеет предел и не может жиреть до бесконечности за мой счет. Должен признаться, — и вы со мной согласитесь, — что эти иллюзии стали нелепостью уже много лет назад, и доказательством тому служит неопровержимый факт: минуло четырнадцать лет с тех пор, как я ушел из спорта.

Я и сейчас считаю, что мучившие меня на протяжении всех этих долгих лет беспокойство и недовольство собой возникли в основном оттого, что я оставил спорт тогда, когда никто другой не сделал бы этого: в один прекрасный ноябрьский день я показал свой лучший результат на дистанции 1500 метров и ушел. Такой результат, как сказал мне после забега тренер Динеску, пахнет рекордом. Сейчас любой специалист назвал бы показанное тогда время смехотворным или, на худой конец, пожав плечами, сказал: «Тоже мне результат». Но этой декабрьской ночью, утопая в глубоком кресле, чувствуя свое грузное тело, отяжелевшее с годами от сидячей жизни, и прислушиваясь с некоторым страхом к болезненной деятельности сердца, я все-таки знаю, да, знаю, что мог бы стать великим спортсменом. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, и я вижу множество фактов, которые неопровержимо свидетельствуют, что у меня была возможность сделаться классным бегуном. Но я погрешил бы против истины, если бы сказал, что сожалею о том, что моя фамилия не значится в спортивных энциклопедиях, что я не вошел в историю спорта, весьма эфемерную правда, но все же историю. Заявляя, что все это мне безразлично, я знаю, что могу показаться гордецом, который сам себя обманывает, оправдывает свою собственную несостоятельность. Мне придется доказать, что много лет подряд я мучился не из-за того, что меня обошла известность, а из-за того, что отказался от спортивной борьбы, что у меня не хватило духу проверить собственные возможности, испытать себя в дискомфортном состоянии. Я понял, наконец, в чем моя трагедия: я до сих пор не знаю, на что я способен, и никогда уже не узнаю этого. Таким выводом можно было бы кончить мой рассказ. Но меня интересует не вывод, а вереница заурядных фактов, побудивших меня к хорошо известному ныне заключению, которое гнетет меня именно своей предельной ясностью.

Трудно сказать, когда появилась у меня страсть к легкой атлетике. Лет до двенадцати я носился, играя во дворе с ребятами, как все мальчишки. Помню, что бегал быстро, но не помню, быстрее ли всех, в то время никто еще не выискивал «таланты» для легкой атлетики. У меня был хороший старт, мгновенная реакция и гибкость, благодаря которым меня было трудно догнать. Я был самым высоким среди своих сверстников. Играя в футбол, я до бесконечности обводил противников, упиваясь собственной ловкостью, пока — хотя и не слишком скоро — не терял мяча. Я не любил пасовать, я хотел забить гол любой ценой. Однажды летом какой-то тренер случайно увидел, как я гоняю на школьном дворе в футбол, и позвал меня в детскую команду нашего городка. Я начал ходить на тренировки, сыграл даже матч-другой на стадионе в начале сезона, а потом бросил футбол без мало-мальски серьезной причины.

Моему отцу, хотя он был заядлым болельщиком, моя «карьера» футболиста не слишком улыбалась: «Не хочу я, чтобы ты стал футболистом, знаю я, что это за народ», — говорил он. Но он скорее ворчал, чем запрещал мне заниматься футболом.