Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою

Воскресенье 3 мая 1942. Спокойный день, только смазали печной механизм, другого ничего. Вёдро, солнце. Пока пишу, кто-то наяривает на гармошке. После обеда выдали нам трубочного табаку, меду и папирос.

Понедельник 4 мая 1942. Стоим в лесу, обедаем в лесу, только без хлеба — пожадничал, до времени умял.

Вторник 5 мая 1942. Сегодня выдали нам хлеб да 27 папирос, немецких, но первого сорту. За все дни пути не был так сыт, как сегодня.

Среда 6 мая 1942. Сегодня оставляем Павлоград, едем дальше все вперед и сегодня же получил почт. откр. от жены.

Четверг 7 мая 1942. Всю ночь добирались пешим ходом к фронту. Господин капитан приказали мне идти впереди колонны для безопасности, а до фронта осталось 18 км. Стоим в селе Варваровка 2. (Не будь этой двойки — можно было бы подумать, что они двигаются по кругу.)

Пятница 8 мая 1942. Утром, не доехав 12 км до фронта, встретил Неду М. Петраке из Прясны. Сегодня же выдали нам трубочного табаку, папиросы и сигару… Сейчас 5 часов пополудни, готовимся в путь поближе к фронту, всю ночь, пока шли, слышали пушечную пальбу.

Суббота 9 мая 1942. Сегодня, то есть в ночь с 9 на 10 мая, придется пройти еще 12 км к фронту. Отправление в полночь, а теперь, когда пишу, вся земелюшка дрожит от пушечных залпов. Ночью то и дело запускают ракеты, землю освещают. Сегодня улегся после 12, приснилось, будто поругался с Тикуцэ и Дадой за то, что вошли в дом и все в нем переворошили. И тогда же привиделось, будто женился я на Бурдулевой Сице, затем что она девка на выданье. А Рэдица моя вроде бы померла, и я вдовый, сохрани нас боже от такой напасти. Писано в селе Алексеевка по прибытии туда в день 10 мая.

Воскресенье 10 мая 1942. 50 дней пробегли как один, а мы только добрались до места, где будем хлеб выпекать. Сегодня, 10 мая, мы находимся в 12 км от последних позиций антилерии, пушки так гудят, аж земелюшка дрожит. Спим в палатках, на дворе холод собачий — руки зябнут.

Понедельник 11 мая 1942. Село, куда мы прибыли, чтоб выпекать хлеб для солдат 4 Дивизии, называется Олессинка — в 12 км от линии фронта.

Вторник 12 мая 1942. Утром — строевые занятия, после обеда достали печные трубы, приладили их на случай выпечки хлеба, после чего нам выдали шиколад, кофе и по сигаре.

Среда 13 мая 1942. Наводили порядок, устраивали земляные гряды, таскали дерн.

Четверг 14 мая 1942. Сегодня светлый праздник вознесения господа нашего Иисуса Христа, а нас, вместо того чтобы отдыхать, заставили опять работать, как в день 13 мая.

Пятница 15 мая 1942. Прошел год, как меня мобилизовали, и прошлой ночью, то есть с 14 на 15, я почти совсем не спал из-за налетов, от страха бежал в одном исподнем в поле, где лежали и остальные. Сегодня прилетел немецкий самолет и сел недалеко в поле. Говорят, почта. Нынче же в день 15 мая ввечеру встретил Рэдукану Г. Марина, и пока мы беседовали, Русская Антилерия такое выделывала — земля гудела.

Суббота 16 мая 1942. Недалеко от нас бомбила Русская Авиацыя, досталось и антилерийским частям.

Воскресенье 17 мая 1942. Ночь прошла спокойно, а утром опять заговорила Русская Антилерия, правда, и наши отвечали.

Понедельник 18 мая 1942. Сегодня пилили дрова, в это время проехали машины с ранеными из 5 Драбантского^[4] и 20 Драбантского, а также 3 Кавалерийского полка. (Потрясение, испытанное капралом, осознавшим одновременность двух почти несовместимых фактов, передано здесь с удивительной сдержанностью. Как же могло случиться — хотелось ему, наверное, спросить, — что в то время, как я тут во дворе мирно пилю дрова, мои братья из этих столь звучно названных полков отправляются в тыл, втиснутые в немецкие грузовики, и криком кричат от боли? Но он не имел права ничему удивляться. Иначе — смерть. Интересно, однако, для кого писал этот капрал свой дневник? Рассчитывал ли он на пределенного читателя?)

Вторник 19 мая 1942. На нашем участке покойно (!) только едут да едут грузовики, полнехоньки ранеными из 7 Саперного и 5 Драбантского. (Я по-прежнему убежден, что немногословность и сдержанность записей о столь волнующих, в сущности, фактах вызваны не самоцензурой, а смутным страхом.)