Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою

— Я всегда ел простоквашу без всего, и без хлеба. С сахаром, но без хлеба! — прогремел господин Горунеску. — Я никогда не ел простоквашу с хлебом и, слава богу, совершенно здоров, ни на что не жалуюсь, никого ни о чем не прошу.

Властный тон отца и то, как он сказал, что ест простоквашу только с сахаром, напомнили Чирешике, что она окончательно замужем, живет на бульваре Магеру в здании кинотеатра Патрия, что мужа ее очень ценят на работе, что она свободная женщина и может делать все, что захочет.

— Я и теперь ем простоквашу с хлебом! — вскрикнула Чирешика, топнув кончиками туфель об пол. — И мой муж не ест пустую простоквашу, а раз он так делает, значит, так нужно.

— Успокойся, дорогой! Силой ничего не добьешься. У девочки собственные взгляды, — вступилась за дочку госпожа Горунеску. — Ведь она замужем.

Господин Горунеску сделал шаг к отступлению, но бросил на дочь взгляд, полный ненависти.

— Она учит меня, седого человека, как надо есть простоквашу.

— Я ем простоквашу так, как мне хочется. Я замужняя женщина и не позволю…

— Замолчи, Чирешика! — вмешалась перепуганная госпожа Горунеску. — Разве ты не видишь, до чего ты его довела?

Оскорбленный отец семейства удалился в свою комнату.

«Что станется с моей дочерью… Она будет изменять мужу, разведется с ним и выйдет за пьяницу».

— Ты не должна с ним спорить. Ты ведь знаешь, как он любит простоквашу.

— Мамочка, зачем ты это говоришь? А разве я не люблю простоквашу? Я ведь не отвергаю простоквашу без хлеба! С чего он это взял? Если он не ест простоквашу с хлебом, он думает, что все обязаны делать так же. Значит, мы приходим к банальному выводу, что все люди скроены на один лад. Мой муж много бывал за границей.

— Он старше тебя, и он твой отец. Он старше тебя, поэтому вполне естественно, что у него устаревшие взгляды.

— Да, что и говорить, он умирает от любви ко мне…

— Ты изменилась с тех пор, как вышла замуж.

В этом госпожа Горунеску была права. Проникнув в тайны любви, Чирешика стала смотреть на всех сверху вниз с видом победительницы и почти перестала здороваться.

— Еще бы, ведь я уже не девушка.

Этот спор, который грозил принять столь неприятный оборот, был прерван появлением прислуги, которая сообщила госпоже Горунеску, что наконец-то принесли простоквашу.

— Давай скажем папочке… — предложила госпожа Горунеску, убежденная в том, что наконец-то нашла путь к примирению. — Пойди позови его. Скажи, что принесли простоквашу. Он обрадуется. Он все-таки порядочный человек. У него злой язык, но человек он порядочный. Меня он тоже обидел.

— А почему я должна идти за ним, а не ты? Он пригласил меня специально, чтобы оскорбить?

Госпожа Горунеску тихонько подтолкнула ее к комнате мужа.

— Послушай, Чирешика. Последнее время я тебя ни о чем не просила. И в твое замужество я не вмешивалась. Я даже не удивилась, что ты сделала все, не спросив меня, словно я не мать тебе. Но теперь, пожалуйста, скажи ему, что принесли простоквашу.

Чирешика снова стала барышней Чирешикой, застенчивой и нежной, которая не засыпала, пока господин Горунеску не поцелует ее в обе щеки и не закроет одеялом до самого подбородка.

Она тихо, без малейшего шума открыла дверь. Вошла тихонько, на цыпочках, как ходила в детстве, когда отец работал и она не хотела ему мешать. Она подошла к нему и заплакала:

— Папа, прости меня, принесли простоквашу!

НОРМАН МАНЯ

Норман Маня родился в 1936 году в Сучаве. Прозаик. Окончил гидротехнический факультет строительного института. Опубликовал сборники рассказов «Долгий край ночи» (1969), «Первые ворота» (1975), «Октябрь, 8 часов» (1981); сборник эссе и исповедальной прозы «Годы ученичества Блаженного Августина» (1979, Премия Ассоциации писателей Бухареста). Романы: «Пленники» (1970), «Книга сына» (1976), «Дни и игра» (1977).

Рассказ «Свитер» взят из сборника «Октябрь, 8 часов».

СВИТЕР

Она уходила в понедельник и возвращалась в пятницу. Уходила и плакала, точно прощалась навсегда: довольно, больше она не оставит нас одних, за неделю все может Случиться. А вдруг накануне ее возвращения произойдет чудо и нам не надо будет больше расставаться: небо прояснится, и мы очутимся в поезде с настоящими вагонами… Он совсем не будет похож на тот, что привез нас сюда, вытряхнув в глушь, точно убойный скот. Это будет светлый теплый поезд с мягкими сиденьями, добрые, вежливые тети будут ходить по нему и предлагать разные кушанья, как и полагается поступать с путешественниками, вернувшимися с того света. А вдруг до пятницы, дня ее возвращения, это нескончаемое пепельное небо рухнет, поглотив нас целиком, — мы со страхом ожидали этого дня, — и все окончится навеки. Поэтому возвращалась она всегда почти бегом, охваченная ужасом, едва переводя дыхание, мешок, который она волокла на себе, был набит днями и ночами, вырванными ею у жизни для нас.