Рыцарь-чародей

– Только я похож на героиню одного фильма. Я не могу выбросить из головы воспоминания об Америке. Я не вернусь назад, даже если найду рубиновые башмачки, поскольку Дизири здесь, а не там. Но мне просто хочется забыть свое прошлое. Иногда мне кажется, что Бертольд Храбрый был моим настоящим братом, понимаете? На самом деле он не был, но теперь я думаю, что был. Я люблю его как брата, но знаю, что он мне не брат.

– И вы хотите забыть, что он вам не брат.

– Верно. Раньше он был высоким сильным мужчиной с черной бородой. Он мне говорил об этом и думал, что я все помню. Потом пришли великаны. Ангриды. Они ранили Бертольда Храброго – очень, очень тяжело, – и он уже вряд ли оправится когда-нибудь. Раньше я думал, что все больные люди рано или поздно обязательно выздоравливают. Пусть я еще ребенок, но теперь я хорошо понимаю, что это не так.

– Вы тоскуете по человеку, которого никогда прежде не знали?

– Да, конечно. Он был сильным, умным и смелым. Мы с ним часто сидели по вечерам в его маленькой лачуге, еще до моей встречи с Дизири, и он рассказывал мне о разных историях, происходивших с ним до ранения, и я хорошо представлял, каким он был раньше. Я все время хотел стать похожим на него, только я никогда не смогу, никогда.

Баки села. Она все еще выглядела неважно.

– Вы никогда не сможете стать таким, каким являетесь сейчас?

Я попытался улыбнуться. Это было трудно, но я очень постарался, и, кажется, у меня получилось.

– О, я достаточно силен. Гарсег растолковал мне все про море, и физически сейчас я, наверно, сильнее Бертольда Храброго. Но я не смел и не умен. В душе я по-прежнему остаюсь ребенком. С виду я взрослый мужчина, но я помирал от страха, когда мы сражались с остерлингами.

Никто не произнес ни слова, и я спросил Гарсега, рассказывал ли я о той схватке.

– Нет, но ваш пес рассказывал. Вы сражались героически и получили рану, которую исцелило море.

– Но я боялся. Я просто помирал от страха. Матросы дрались с ними через сетевое заграждение, а я стрелял сквозь него, пока у меня не закончились стрелы.

– И многих убили.

Я кивнул.

– Ничего лучшего вы и не могли сделать. Морские эльфы не пользуются луком, поскольку он бесполезен под водой. Но моховые эльфы, которыми правит ваша Дизири, искусные стрелки, и я видел, какую бойню может устроить один искусный лучник.

– Они прорезали дыру в сети. – Погруженный в воспоминания, я почти не слушал Гарсега. – Она была сплетена из прочных веревок толще моего большого пальца, но они перерезали их, и наши люди обратились в бегство. У меня не оставалось выбора.

Гарсег улыбнулся:

– Мужества здесь не требовалось, разумеется.

– Верно. У меня просто не оставалось выбора. Я выхватил из ножен Мечедробитель, завопил и спрыгнул с ахтеркастля. Один остерлинг всадил мне в бок кинжал, и я упал.

– То есть ваш корабль был захвачен и теперь находится в руках ужасных остерлингов. – Гарсег сочувственно покачал головой. – Я не заметил ни одного остерлинга, когда поднялся на борт, но, несомненно, тут все дело в моей невнимательности.

– Нет, мы заставили остерлингов отступить. Они все удрали обратно на свой корабль, перерезали канаты, оставив у нас на борту несколько абордажных крючьев, и уплыли.

– Почему, господин? – Ури повернула ко мне голову.

– Думаю, они испугались, что мы захватим их корабль и перебьем всех до единого. Мы так и сделали бы, не перережь они канаты.

– Значит, вы кое-что выпустили из своего рассказа. Я сразу так и подумал. Вы говорили о своем страхе, сэр Эйбел Благородное Сердце.

– Да.

– И о том, как спрыгнули с ахтеркастля с мечом в руке.

Я объяснил, что не с мечом.

– Ну, с Мечедробителем. Потом вы сказали, что вам в бок всадили кинжал. Сквозь кольчугу, как я понял со слов вашего пса. Вы упали, надо полагать, на палубу.

– Да.

– Однако вас вряд ли пырнули кинжалом и повергли на палубу незамедлительно после вашего прыжка с ахтеркастля. Так что же еще произошло?

Я сказал, что ранил несколько человек Мечедробителем и тому подобное.

– Несколько остерлингов.

– Я хотел рассказать вовсе не об этом, – сказал я. – Я хотел рассказать о том, каким отважным был Бертольд Храбрый и каким сильным. Только когда я встретился с ним, он уже был другим: сгорбленным и немножко не в своем уме. Борода у него стала совсем седой, и он не хотел возвращаться в Гриффинсфорд. Ни за что. Он просто хотел жить в лесу, где его не нашли бы. Но нет, его нашли, и он погиб. – Тут я вытер рукой глаза и после непродолжительной паузы сказал: – Прошу прощения.

– За то, что вы оплакиваете смерть своего брата? И сильнейшим не стыдно проливать слезы в такие минуты.

– Я вот что хотел сказать. Мне кажется, Дизири сделала так, чтобы я повзрослел настолько, насколько повзрослел бы здесь, если бы не провел какое-то время в Эльфрисе.

Казалось, Гарсег не желал обсуждать эту тему.

– Разница в десять лет. Я имею в виду, если сравнить меня, каким я был до той ночи, когда превратился во взрослого мужчину, и меня нынешнего. Примерно десять лет.

– Или меньше.

– Только Бертольд Храбрый старше меня лет на тридцать-сорок…