Рыцарь-чародей

Затем мы провели состязание в стрельбе из лука среди тяжелых воинов (в то время как лучники смеялись и улюлюкали), с такими же призами и наказаниями.

Вечером Кат сообщил мне, что солдаты, выступившие неудачно, выражают недовольство. Их оружие – меч, говорили они; меч, протазан и алебарда. Поэтому на следующий день мы вырезали тренировочные мечи из молодых деревьев (как некогда сделали мы с Гарваоном), и я все утро занимался с людьми, а ближе к вечеру сразился с ними, задав всем жару.

На четвертый день мы изготовили дубинки, и я объяснил, что из человека, умеющего обращаться с дубинкой, да еще вооруженного протазаном или алебардой, получается боец, с которым приходится считаться. Когда я одолел целую дюжину противников, один воин сбил меня с ног таким мощным ударом, который причинил бы мне серьезный вред, не будь я в шлеме. Я вручил победителю обещанную золотую монету и снова вызвал на поединок. В той схватке сила моря вернулась ко мне, и мне почти казалось, будто Гарсег плывет рядом со мной. Я сломал пополам дубинку противника и сильным ударом поверг его на колени, когда он попытался отбиваться половинками. Я велел парню научить драться дубинкой остальных, а потом устроил между ними ряд поединков, которые мы с ним судили. Звали его Бали.

Вечером я ужинал в обществе Гильфа. Хальверд принес мне хлеб, суп и пиво и остался стоять в ожидании, когда я отпущу его.

– Сегодня ночь студеная и ветреная, сэр Эйбел, – промолвил он. – На севере было холодно, я уверен.

Я сказал, что временами жутко холодно.

– У нас здесь холодов не было, только легкие заморозки, полезные для яблонь. А сегодня ударит крепкий мороз. Слышите, как завывает ветер в трубе?

Я тотчас же вскочил на ноги и в два счета натянул сапоги. Я покинул замок через ворота для вылазок, которые мы держали заложенными на засов, но не охраняли, и стремительно пересек три луга. Я нашел ее в лесу, и объятия наши были слаще любого вина, а наши поцелуи пьянили сильнее. Она показала мне убежище, устроенное для нас ее стражами, и там мы лежали на мху и целовались, целовались и согревали друг друга: я закутал ее в свой меховой плащ, а ее широкий плащ из листьев накрывал нас обоих. Мы говорили о любви, и все, сказанное нами, заняло бы книгу толще этой. Однако все наши речи сводились к одному: я любил ее, а она любила меня, и мы долго, очень долго ждали встречи и больше никогда не расстанемся.

Наконец она сказала:

– Я избрала тебя своим орудием и исполнила тебя словами, с которыми тебе надлежало обратиться к Арнтору и ко всем на свете королям рода человеческого, я сделала из тебя человека, достойного говорить с королями, и считала такой свой поступок правильным. Но все это глупости, и значение имеет только любовь. Я стану твой женой, здесь и сейчас.

Она изменилась, пока говорила; зеленая кожа стала белой.

– Нет, – сказал я, порываясь подняться.

– Я стану твоей законной женой – во всяком случае, мы всем так скажем, – и буду жить в темных комнатах, и расчесывать волосы при бледном лунном свете твоей ночи, и умащать свое тело благовониями для тебя.

– Нет, – повторил я. – Я буду любить тебя в любом обличье, но больше всего люблю тебя такой, какой ты была здесь.

– Не говори с королем. Пообещай, что не будешь.

Я рассмеялся:

– Я шел в бой против войска ангридов. Ужели в Тортауэре страшнее?

– Для тебя? Да.

Я задумался над ее словами и наконец сказал:

– А как же ты? Разве ты боишься только за меня? Будешь ли ты в безопасности здесь?

Она заплакала.

Я вернулся в Редхолл с припорошенными снегом волосами. Хальверд дождался моего возвращения и принес мне кувшин горячего эля, что было весьмо любезно с его стороны. Я сообщил, что завтра утром отправляюсь в Тортауэр.

– Вы хорошо знаете Тортауэр?

– Совсем не знаю. Я никогда не бывал там.

– Я бы посоветовал вам найти какого-нибудь друга, который представил бы вас, какого-нибудь человека, знакомого со двором.

Я объяснил, что пока не прибудет Бил, у меня такого друга не будет, и отослал управляющего спать.

Мне и самому следовало бы лечь спать. Но я продолжал сидеть, прихлебывая обжигающе горячий эль, задумчиво глядя в огонь и размышляя о словах Дизири. Она не сотворила меня, как Кулили сотворила эльфов; мои родители произвели меня на свет. И все же в известном смысле она сотворила меня, многому меня научив, – и прежде всего научив словам, которые мне предстояло сказать в Тортауэре. Я закрыл глаза и услышал крики чаек, кружащих близ пещеры Парки, и плеск крыльев в воздухе. Что же я должен сказать?

Это явно не обычное послание, ибо я знал, что я не обычный человек. Я жаждал добиться славы и стать искусным воином и не знал, что слава и репутация искусного воина нужны мне для того, чтобы король выслушал меня. Тауг тоже встречался с Дизири, но она не передала через него никакого послания, и он мечтал только о плуге – о медленном чередовании времен года и о простой крестьянской жизни, в которой пределом мечтаний является покупка еще одной коровы.