Рыцарь Большого Меча

И иногда, когда он рассматривал так свою работу, все лицо его вдруг, все черты вздрагивали как-то странно, глаза широко открывались и на губах появлялась улыбка и долго не сходила с уст, точно губы замирали на этой улыбке…

И в глазах тоже застывало одно выражение.

Иногда он даже смеялся громко про себя, как смеются или плачут во сне, – особенным горловым смехом, точно в забытьи.

– Чего ты, Володька? – спрашивали у него мать или тётка.

Но Володька только вскидывал на них глазами, продолжая улыбаться все так же, только улыбка его становилась несколько мягче и в ней появлялось особое выражение, как всегда, когда глаза его встречались с глазами матери.

Ведь я же сказал, что он один у них был, у матери и тётки, этот Володька, и когда они говорили с ним или смотрели на него, в их глазах и в тоне голоса было что-то, что заставляло замирать Володькино сердце, ощущение тихой, но великой радости, впивавшейся глубоко в душу.

Но Володька только улыбался в ответ и ничего не отвечал.

Володьке шел уже восьмой год, а он говорил так же неумело, как пятилетний ребенок.

Ему даже было как будто трудно говорить, трудно справиться со словами или подыскать слова для точного определения своих чувств и мыслей.

И часто он предпочитал вовсе не говорить.

И это казалось странным многим, кто приходил к сестрам с заказом, – почему Володька говорит так плохо?

И многие из заказчиков и из заказчиц, приглядываясь к Володьке во время примерки платья, когда кончена была примерка, спрашивали иногда:

– Почему он у вас такой? Больной, должно быть?

Володька, и правда, производил впечатление больного.

Лицо у него было бледное, худое, без капельки румянца, отливавшее немного в восковую желтизну, и особенно сильно проступала эта желтизна небольшими пятнами на лбу около висков, на висках, на подбородков. И когда он смеялся или начинал говорить медленно, невнятно, пропуская целые слоги и пристально смотря в глаза тому, к кому он обращался, точно стараясь угадать или спрашивая этим взглядом, понимают ли его, – на лице у него появлялось выражение именно как у больного, когда больной силится приподняться или встать и не может и ему жалко себя, зачем он не может встать или подняться.

И заказчицы и заказчики спрашивали:

– Болен он у вас?

А сестры гладили Володьку по голове и всегда отвечали одно и то же, заглядывая Володьке в глаза и потом переводя глаза на того, кто у них спрашивал про Володьку:

– Нет, это он так, потому что, знаете, ведь мы его никуда не пускаем, он все с нами, а нам когда с ним говорить: день шьешь, ночь шьешь, – все молча… И он молчит, и мы молчим.

И если заказчик с виду был не из простых, какая-нибудь из сестер поясняла неуверенно:

– Практики нет, вот он и говорит так плохо…

И чуть-чуть краснела за это слово «практика» которое она, может быть, произнесла неправильно, и бросала быстрый взгляд на заказчика.

Они были совсем простые, эти портнихи, учились грамоте кое-как между иголкой и ножницами, а если потом немного образовали себя сами, то потому только, что у Володькиной матери от мужа, умершего очень рано, осталось несколько книг, и Володькина мать, овдовев, пристрастилась в одиночестве к чтению, а потом, когда она стала жить с сестрой, и сестру приохотила к чтению.

Может быть, это было не совсем хорошо, что они не находили времени заняться с Володькой, а читать у них было время… Но Володька всегда сидел так тихо, так был поглощен своими вырезками из бумаги…

Раз, когда младшая сестра слушала, а старшая читала, младшая тихонько дернула старшую за рукав и шепнула:

– Смотри, он слушает.

И повела глазами в сторону Володьки.

Старшая оборвала чтение, подняла голову и тоже взглянула на Володьку.

Володька вздрогнул, мигнул весами и, полуоткрыв рот, остановил глаза на тётке; потом он опять мигнул веками.

Он словно проснулся, словно был перед тем в забытьи или думал о чем-то и очнулся.

– Ну, что ж, пусть его слушает, – опять шепнула младшая, наклоняясь к плечу старшей, и взяла ее за талию. – Пусть слушает, – повторила она так же тихо, трепетным голосом, прижимаясь лицом к сестры и не глядя больше на Володьку. Она замолчала и сделала вид, что смотрит в книгу. Но она ничего не видела в книге.

Потом она сказала громко:

– Ну, что же ты, читай? Где ты тут остановилась? – Голос её слегка вздрогнул.

– А ведь он и то слушал, – сказала старшая сестра.

– Он понимает, он понимает, – прошептала Володькина мать, обняв сестру крепче и плотнее к ней прижавшись. Искоса потихоньку она бросила на Володьку короткий взгляд и сказала опять тихо: – Читай, читай.

Когда вечером в тот день сестры легли спать и Володька тоже лег на сундуке рядом с матерью, мать спросила у него:

– Ты слышал про что мы сегодня читали?

Она весь вечер собиралась спросить у него про это, но только взглядывала на него и не могла спросить. Она не знала, что ей ответит Володька.