Рысь

— Они уже болтают о волках и медведях, — продолжил Хуггенбергер, — все больше ботаников и воздыхателей природы ратует за то, чтобы заселить этим зверьем наши горы. Стоило нам передохнуть всего несколько десятилетий, как они уже рвутся освободить зверье из зоопарков и расплодить его здесь.

Протянув к Пульверу свою могучую ладонь, Хуггенбергер взял у приятеля сигарету. Так у них было заведено, и никакой благодарности не требовалось.

— Рысь — это милейшая тварь, — возразил Альбрехт Феннлери, приковав взгляды собравшихся к своим покачивающимся усам. — Только вот не понимаю я, зачем им понадобилось выпускать ее на волю не где-нибудь, а в Швейцарии, когда любому молокососу известно, что здесь не место хищникам. Разводили бы их себе в Карпатах.

— Но эти лапы… — проявил интерес Самуэль Таннер. — Там написано, откуда пришла посылка?

— Не думаю, — отозвался попыхивающий сигаретой Хуггенбергер, еще раз взял «Блик» и принялся отыскивать информацию о месте отправки. — А ты, Бюхи, случайно не знаешь? Ты же у нас на почте работаешь.[4] Или твой автобус уже приватизировали?

Беат Бюхи, противник приватизаций любого рода, о посылке ничего не знал.

— С какой почты отправляли, не написано, — сказал Хуггенбергер. — Но тут написано, что в Швейцарских Альпах уже живут шестьдесят рысей.

— Шестьдесят? — с удивлением переспросил Фриц Рустерхольц. — Так вот откуда столько следов в Хунценвальде.

— Шестьдесят? — удивился и Макс Пульвер. — Скоро их будет больше, чем оленей.

— И им не надо разрешения на охоту, — вставил Альбрехт Феннлер.

— Думаю, властям известно, где и когда была отправлена посылка, — предположил Самуэль Таннер.

Альбрехт Феннлер спокойно разгладил усы.

— Спрошу-ка я об этом Глуца — может, он что знает.

— Еще Глуц наверняка посоветует, как подстрелить рысь, не отмораживая задницы четырнадцать ночей кряду, — добавил Хуггенбергер.

— Если не хочешь отморозить задницу, стреляй из окна клуба, — съязвил Самуэль Таннер, прекрасно знавший, что клуб стал больной темой Хуггенбергера, после того как кантональная природоохранная инспекция обнаружила на хаммершвандском поле, где одно время стояли мишени стрелков, слишком высокую концентрацию свинца и запретила пасти там скот.

— А может, нам вместо рысей сразу политиков отстреливать? — загремел Хуггенбергер. — Пусть какой-нибудь бернский мудрила построит мне новую изгородь на Хюэтунгеле, вокруг всего пастбища, от Конского обрыва до Бычьего леса — тогда мы и посмотрим, будет ли этот чиновник с волдырями на руках ратовать за разведение рысей.

— Да у тебя овец-то всего две дюжины, — усмехнулся Феннлер.

— Не большое богатство, что уж там говорить, — подхватил Макс Пульвер, выпуская клубы табачного дыма.

— Ты бы, чай, счастлив был, если б рысь задрала нескольких твоих, тогда бы хоть на страховке руки нагрел, — добавил Самуэль Таннер.

Фриц Рустерхольц снова сделал вид, будто собирается что-то сказать.

— Приносят мне овцы доход или нет, это уж мое дело. Если б мы, фермеры, думали бы только о деньгах, то давно перебрались бы в Миттельланд и устроили бы себе латифундию с рабами из Восточной Европы. Что уж тут скрывать. Как бы там ни было, охотник, отрубивший лапы, должен послужить нам примером — так мы и будем поступать: отстреливаем рысь, отпиливаем ей лапы и шлем в министерство.

— Не знаю, не знаю, — пробормотал Феннлер.

Феннлеру удавалось говорить о самых важных вещах самым тихим голосом. Он, как всегда, сидел под чучелом серны, не позволяя себе пренебрежительных отзывов о здешних трофеях, хотя у него дома на стенах висели куда более значимые. Феннлер переключил общее внимание с Хуггенбергера на себя, на свои маленькие, поблескивающие, как неснятые сливки, глаза и кустистые, целиком скрывавшие губы рыжие усы, что покачивались вверх-вниз, когда Феннлер говорил, а в остальное время висели у рта большим амбарным замком.

— Не нравится мне все это, — добавил он наконец.

Фриц Рустерхольц отодвинул кружку и откинул со лба жидкие волосы, Макс Пульвер сбил пепел с сигареты в пепельницу. Даже Беат Бюхи, обычно остававшийся невозмутимым, покосился на Феннлера.

— Что именно тебе не нравится? — полюбопытствовал Хуггенбергер.

— Ты, конечно, прав, — примирительно начал Феннлер. — Пора бы и в Лауэнене пристрелить рысь. И лапы послали вовремя: пусть все узнают, что в кантоне Берн одной хищницей стало меньше. Только вот столько шумихи вокруг… Вчера трендели по телевизору, сегодня строчат в газетах. Всё бы неплохо, если б в Лауэнене был порядочный егерь. Но с Беннингером шутки плохи. Он знает, что нам наплевать на закон об охоте. А с недавних пор у него на машине еще появилась эта дурацкая наклейка.

— Какая наклейка? — полюбопытствовал Таннер.

— Проклятые рысьи следы, — отозвался Феннлер. — Беннингер обклеил ими всю машину, как будто рысь прогулялась у него по капоту. Я его на дух не переношу.