Рысь

Фриц Рустерхольц натянул на лоб свой бежевокоричневый берет. Перед ним начиналась очищенная от снега дорога, по которой Фриц и отправился к Хундсрюггу, на двор своего брата. Двор этот хоть и располагался выше остальных, но не был самым впечатляющим среди дюжины дворов на покатом и солнечном склоне. Он находился чуть ниже первых сосен Хунценвальдского леса, который – пусть и в отдалении – мощно нависал над деревней. Над лесом, на последних сотнях метров до вершины Лауэнехоре, высился резкий, негостеприимный и поросший травой обрыв.

Уже два года жил Фриц Рустерхольц на дворе своего брата, а его по-прежнему дразнили зеландцем. Скорее всего, из-за Эрнста. Тот женился на местной и переехал сюда двенадцать лет назад, был добронравным, но замкнутым человеком, не испытывавшим никакого интереса к тому, чтобы хоть изредка пропустить в «Тунгельхорне» кружечку пива. В деревне он прославился лишь трагическим происшествием в Хунценвальдском лесу и тем фактом, что прибыл из Зеланда.

Рустерхольц работал у брата с тех пор, как жена развелась с ним, и ему пришлось покинуть родные места, чтобы не травить душу. Через несколько месяцев после приезда Фрица брат Эрнст из-за несчастного случая во время рубки леса потерял жену и надорвал спину. Не проходящие боли в спине, возможно, были связаны с гигантским чувством вины за убийство сосной собственной жены, хотя несчастье произошло по случайности, а не из-за неумения или недосмотра. Рентгеновские снимки спины не показывали ничего необычного, физиотерапевты Шпица и Берна долго трудились над его позвоночником, однако все оставалось по-прежнему: Эрнст Рустерхольц мог справляться лишь с несложной работой. Трагедия в Хунценвальде сделала Эрнста еще более нелюдимым и полностью зависимым от тестя, тещи и Фрица во всем, что касалось ведения дворового хозяйства.

От присутствия родителей жены, Терезы и Теобальда Бервартов, жизнь на Хундсрюгге проще не становилась. Шестидесятичетырехлетняя Тереза Берварт была мрачноватой особой, ценившей традиции и часто переоценивавшей себя. На Хундсрюгге она испокон веков отвечала за порядок, нравы и христианскую веру – неразделимую троицу. Семь дней в неделю она в полседьмого стояла на дворе и чистила снег или подметала – даже если нечего было чистить или мести. Дни она, как правило, проводила на кухне, где готовила питательные блюда из простых продуктов. Картошка, которую не любили ни Эрнст, ни Фриц, ни Теобальд, шла в ход первым делом. Остатки доедались во время следующего застолья. К излюбленным лакомствам Терезы относились гренки, приготовленные из черствого хлеба и яиц и посыпанные шоколадной крошкой. Их она обычно предлагала в качестве десерта.

Шестидесятисемилетний Теобальд Берварт обладал неважным слухом и подзорной трубой, через которую ясными ночами разглядывал небосвод. Смерть дочери выбила его из колеи. Замкнутый в своем внутреннем мирке, он стал пугливым и неразговорчивым стариком. Время он проводил за вполне бесполезными занятиями и часто штудировал старинные газеты. Не переносил, когда его чем-либо отвлекали, но любил жизнь во всех ее проявлениях. Никогда не заговаривал о смерти, на похороны после несчастного случая не ходил и раза два в год впадал в ярость, когда Тереза предпринимала очередную попытку уговорить его купить себе слуховой аппарат.

В подсознании обоих Бервартов по-прежнему сидело подозрение, что зять мог предотвратить смерть дочери. Хотя Эрнсту подобных упреков ни разу выслушивать не приходилось. Но молчание давило еще сильнее.

Фриц смирился с судьбой. Приехав ненадолго, он согласился остаться в Лауэнене насовсем, хотя время от времени и порывался пойти на попятный, подыскивая себе в Гштаде место электромеханика.

Фриц Рустерхольц шел не торопясь. Прогулка по свежему воздуху не приносила ему того облегчения, на которое он рассчитывал. Он все думал о пари. Не надо было соглашаться. Ох уж, эти сильные бугристые ладони с шершавой кожей, эти глотки с их зубами, языками, пивной пеной и хохотом, эта протокольно-ведомственная физиономия общинного секретаря Таннера. Рустерхольцу казалось, что своим рукопожатием он только что поздравил Хуггенбергера с победой.

Но сдаваться он не собирался. Он еще задаст этому Хуггеру. Тот еще посмотрит на него, зеландца, по-новому.

На автобусной остановке у почты, прислонив беговые лыжи к стене, стояло несколько людей. Фриц мельком глянул на них. Желание поскорее очутиться дома было написано на их лицах. Поздоровавшись вполголоса, он заковылял дальше. Световая табличка над входом в старое здание почты, пострадавшее от пожара 1982 года, несколько метров освещала лицо Рустерхольца бледно-желтым светом. Не слышно было ничего, кроме течения частично замерзшего Мюлибаха, протекавшего посреди деревни по вымощенному каналу, а затем впадавшего в Луибах.