Рылеев

Надо думать, что у него под самым носом, в правительствующем Сенате, царили честность и верность высшему долгу… Однако вот письмо Рылеева к жене из Петербурга от 25 ноября 1820 года: «Милый друг Натанинька! Уведомляю, что просьба матушкина получена в Сенате, но, как полагают, возвращена будет с надписью, ибо таковых в общем собрании не рассматривают. Так говорил мне один секретарь сенатский; но я думаю, что это в переводе значит: дай!.. Без денег ничего нельзя будет сделать. Деньги — лучшие стряпчие, а потому и скажи матушке и Ивану Михайловичу, чтоб поспешили выслать к январю рублей тысячу… Завтра же еду к обер-секретарю Ушакову просить, дабы просьба была принята… Уже пора подмазывать».

А что делалось в низших инстанциях, Рылеев хорошо знал по Острогожску и Воронежу. Недаром Рылеев, искавший в Петербурге службу, мечтавший получить хотя бы самое скромное место, не всякое мог принять. Предложили ему быть в Софийском уезде, в котором располагалось Батово, исправником. «Я наотрез отказался от этой подлой должности, которою у вас так дорожат и тщеславятся», — пишет Рылеев жене. В системе аракчеевской бюрократии он надеялся найти такое место, где бы он мог действовать в защиту народных прав.

И вот в такой-то обстановке редакторы «Невского Зрителя» Сниткин и Кругликов пошли на огромный риск. Ли каким-то чудом провели через цензуру сатиру «К временщику». Десятый номер журнала, который должен был выйти в октябре, до конца ноября все еще не мог поступить в типографию, — борьба была нелегкой. Здесь, без сомнения, потребовалась хитрая, чуть ли не военная тактика.

Рылеев поставил на карту все. «Моя сатира «К временщику» уже печатается в 10-й книге «Невского Зрителя». Многие удивляются, как пропустили ее», — писал Рылеев Бедраге в Острогожск 23 ноября 1820 года.

В ноябре, 11-го числа, еще до выхода в свет 10-й книги «Невского Зрителя», Кругликов принес сатиру Рылеева на очередное заседание Вольного общества любителей российской словесности, Орест Сомов прочитал ее вслух перед членами- Федором Глинкой, Никитиным, Гнедичем, Измайловым и многими другими. Это был тактический ход автора и издателей журнала: сатира прозвучала в собрании «высочайше» утвержденного общества и была одобрена. Вероятно, в этом одобрении выразилась связь Вольного общества с декабристским Союзом Благоденствия.

В декабре наконец появился журнал. «Нельзя представить изумления, ужаса, даже, можно сказать, оцепенения, — пишет Николай Бестужев, — каким поражены были жители столицы при сих неслыханных звуках правды и укоризны, при сей борьбе младенца с великаном. Все думали, что кары грянут, истребят и дерзновенного поэта и тех, которые внимали ему». «Рылеев громко и всенародно вызвал временщика на суд истины… назвал его деяния, определил им цену и смело предал проклятию потомства», — продолжает Бестужев.

Преподаватель Петербургского военно-учительского института литератор-любитель Иван Николаевич Лобойко, который знал Рылеева как раз с 1820 года, передает рассказ поэта о том, что Аракчеев в самом деле принял сатиру «К временщику» на свой счет, что он, «оскорбленный в своем грозном величии неслыханной дерзостью, отнесся к министру народного просвещения князю Голицыну, требуя предать цензора, пропустившего эту сатиру, суду. Но Александр Иванович Тургенев, тайно радуясь этому поражению и желая защитить цензора, придумал от имени министра дать Аракчееву такой ответ: «Так как, ваше сиятельство, по случаю пропуска цензурою Персиевой сатиры, переведенной стихами, требуете, чтобы я отдал под суд цензора и цензурный комитет за оскорбительные для вас выражения, то, прежде чем я назначу следствие, мне необходимо нужно знать, какие именно выражения принимаете вы на свой счет?» Тургенев очень верно рассчитал, что граф Аракчеев после этого замолчать должен, ибо если бы он поставил министру на вид эти выражения, они не только бы раздались в столице, но и во всей России, ненавидевшей графа Аракчеева».

Бестужев говорит о том же: Аракчеев «постыдился признаться явно, туча пронеслась мимо; оковы оцепенения пали, мало-помалу расторглись, и глухой шепот одобрения был наградою юного правдивого стихотворца. Это был первый удар, нанесенный Рылеевым самовластию».

В том же декабре, когда гремела вся эта гроза, Рылеев то ли намеревался войти в компанию к Сниткину и Кругликову, то ли они собирались сдать ему журнал в аренду целиком. Причины этого неизвестны, но Рылеев пишет жене: «С нового года я буду издавать журнал в Петербурге под названием «Невский Зритель». Однако этот план, как будто уже осуществившийся, все-таки не был исполнен — журнал спустя несколько месяцев был закрыт за какую-то «неприличную» в политическом смысле статью, а на самом деле — в память о сатире «К временщику».

…Рылеев живет в Петербурге без семьи, один, на каких-то случайных квартирах.