Рылеев

Вот какое мнение о Рылееве составилось у Боровкова: «Рылеев был пружиною возмущения; он воспламенял всех своим воображением… давал приказания и наставления, как не допускать солдат до присяги и как поступать на площади. Рылеев действовал не из личных видов, а по внутреннему убеждению в ожидаемой пользе для отечества, предполагая, что с переменою образа правления прекратятся беспорядки и злоупотребления, возмущавшие его душу».

24 апреля 1826 года Рылеев заявил комиссии: «Признаюсь чистосердечно, что я сам себя почитаю главнейшим виновником происшествия 14 декабря… Словом, если нужна казнь для блага России, то я один ее заслуживаю».

Рылеев сознательно добивается смертного приговора, После крушения своих революционных надежд он считает свою жизнь конченой. И вовсе не нечаянно он сделал тогда же, 24 апреля, признание, ставшее для него роковым: «Мне самому часто приходило на ум, что для прочного введения нового порядка вещей необходимо истребление всей царствующей фамилии. Я полагал, что убиение одного императора не только не произведет никакой пользы, но, напротив, может быть пагубно для самой цели общества, что оно разделит умы, составит партии, взволнует приверженцев августейшей фамилии и что все это совокупно — неминуемо породит междоусобие и все ужасы народной революции. С истреблением же всей императорской фамилии, я думал, что поневоле все партии должны будут соединиться».

Можно представить, какое впечатление это произвело на Николая I.

25 апреля он написал матери: «Рылеев открыл вчера весь свой план относительно 14-го и сознался, что он действительно намеревался всех нас убить».

Затем — в течение мая — последовал ряд очных ставок Рылеева: с Трубецким, Каховским, Бриггеном, Арбузовым, Торсоном, Завалишиным, Александром Бестужевым, Батеньковым и другими декабристами.

«Вид Рылеева сделал на меня печальное впечатление, — вспоминал Трубецкой, — он был бледен чрезвычайно и очень похудел: вероятно, мой вид сделал на него подобное же впечатление… По соглашении предмета, по которому была у нас очная ставка, князь А.Н. Голицын вступил с Рылеевым и со мной в частный разговор и продолжал его некоторое время в таком тоне, как будто мы были в гостиной, даже с приятным видом и улыбкой… Разговор князя Голицына касался различных предположений Рылеева, Пестеля, моих относительно временного правления, в случае, если б попытка наша удалась».

Голицын мог позволить себе светский разговор — следствие практически окончилось, итоги уже подведены. С Рылеевым ему хотелось еще и потому поговорить, что у них не так давно было общее дело, — и Голицын и Рылеев приложили немало усилий к делу освобождения от крепостной зависимости Никитенко — талантливого крестьянского юноши.

Уже кипели хлопоты по составлению Верховного уголовного суда (о чем декабристы, в том числе и Рылеев, и не подозревали). 28 апреля Николай писал матери: «Теперь я распоряжусь составлением манифеста об учреждении суда». Манифест этот и все проекты, связанные с подготовкой суда, царь поручил Сперанскому. К 10 мая Сперанский составил записку об итогах следствия. 15 мая Николай отдал секретное распоряжение — об изъятии из бумаг следствия всех тех мест, где излагаются основные требования декабристов: об отмене крепостного права и наделении крестьян землей, убавлении срока солдатской службы, а также о замысле поднять против тирании военные поселения. Николай сознательно пытался фальсифицировать историю. Он хотел представить декабристов разбойниками, убийцами, разрушителями, не имевшими никакой положительной программы, не думавшими о благе России. Доклад Сперанского, написанный по идеям Николая, был утвержден Следственной комиссией и императором и «по высочайшему повелению» издан в начале июня брошюрой на русском и французском языках.

Царь не ошибся, выбрав Сперанского для составления этой фальшивки, — он знал о связях Сперанского с декабристами, о том, что они думали назначить его — наряду с Мордвиновым и Ермоловым — в члены Временного правительства. Чтобы не выдать себя сочувственным отношением к декабристам, Сперанский потрудился «на совесть» — разработав процессуальную сторону будущего суда, он подвей прочный юридический фундамент под смертный приговор вождям восстания, собрал пункты и статьи из старых российских указов и законов, описал все прецеденты. Стоя на краю гибели, Сперанский губил других, спасая себя. Этот крупнейший из государственных деятелей начала XIX века, популярный в либеральных кругах, поднимавшийся высоко, побывавший и в опале, конечно, пал очень низко. Он понимал это. И только дочь его слышала, как по ночам он рыдал в своем кабинете.