Рыдания усопших

Медсестра затравленно оглянулась в поисках путей отхода. Я же, отдернув простыню еще дальше, пошарил у покойницы за пазухой и через несколько секунд поисков достал оттуда испанский брелок в виде креста, который сам подарил мертвой – именно мертвой! – женщине несколько часов назад. В тот же миг я понял, что именно мне показалось ночью странным в пациентке: отсутствие ее всегда громкого сиплого дыхания. Мертвецы не дышат.

А священника все же позовите, бросил я почти теряющей сознание от страха медсестре и покинул «духовное помещение» и лежащую в нем старуху Петри.

15.05.2010

Гробокопатель

Освободившись от любви к жизни,
Освободившись от надежды и страха,
Мы воздаем краткое благодарение
Богам – какими бы они ни были —
За то, что ничья жизнь не длится вечно,
За то, что мертвые никогда не выходят из могил,
За то, что даже самая усталая река
В конце концов достигает моря.

А. Ч. Суинберн. «Сад Прозерпины»

А теперь я расскажу вам историю гробокопателя. Историю того, кто жил, верил и мучился, изнывая под тяжестью своего изнурительного пристрастия, отравившего ему всю жизнь и приведшего его в итоге к такому финалу, от одной мысли о котором содрогнулся бы любой смертный. Мою историю.

Смею вас заверить, что полки книжных магазинов и пыльные стеллажи малопопулярных в наше время библиотек не содержат в своих недрах и малой толики тех ужасных фантазий и будоражащих душу переживаний, что с ранних лет роились в моей голове, занимая в ней, без сомнения, наиважнейшее место.

Мои внутренние миры кишели различного рода нечистью и мрачными чудесами, большей частью загробного происхождения, а вместо волшебных ромашек и перекликающихся звенящими голосами эльфов-колокольчиков, что было бы более характерно для детского мышления, на бескрайних полянах моих дум произрастали лишь уродливые кладбищенские колючки да тернии, путь через которые лежал, впрочем, отнюдь не к звездам, но в могилу.

Тайны загробной жизни, ее, если хотите, быт и точки соприкосновения с нею стояли во главе угла моего разума, я был озадачен глубокомысленными философскими вопросами, излюбленным местом моих одиноких прогулок являлось лежащее неподалеку от дома моих родителей кладбище, а любимым чтивом – столбцы некрологов в местных газетах. Я находил особую прелесть в этих небольших заметках, расположенных на полосе с черным крестом, а каждое знакомое имя, которое я там встречал, наполняло мои мозг и тело каким-то щекочущим возбуждением, словно я угодил в огромный лесной термитник. Полагаю, с точки зрения большинства это было ненормально, что ж, возможно, я и был болен какой-то редкой детской болезнью, побуждающей отречься от обычных для этого периода жизни шалостей, проказ и мечтаний, но заставляющей искать удовлетворения этой болезненной страсти в странных поступках и неподдающихся логике мудрствованиях. Несомненно, напыщенные ученые мужи могли бы «подогнать» мою жизнь под критерии какого-нибудь психического расстройства, но, хвала Создателю, мне удалось избежать их лап.

Учителей у меня не было, и мне приходилось ощупью искать тропинку в дебрях избранной для меня судьбой чащи жутких неясностей. Книги по оккультным наукам, которые я мог найти, своей нелепостью вызывали усмешку, а закоснелость и беспросветность окружающих меня людей просто раздражала.

Разумеется, я был наслышан о хранящихся где-то достойных трудах великих магов и чернокнижников прошлого, пошедших в своих изысканиях много дальше меня и добившихся поистине дивных результатов, но, не имея доступа к сим фолиантам, не особо-то на них рассчитывал. Если бы даже чудо и свершилось, то я, боюсь, не смог бы разобрать ни слова в древних магических письменах, ибо, к стыду своему, не утруждался изучением каких-либо наук и иностранных языков в том числе, чем невероятно расстраивал своих родителей, мечтавших увидеть меня когда-то солидным и уважаемым.

Как можно догадаться, друзей у меня не было, так как мой скрытный характер и обособленный стиль существования вкупе с моими весьма специфическими интересами мало способствовали сближению с людьми, чуравшимися меня так же, как я чурался их. Подобных себе я в своем немногочисленном окружении не находил, те же немногие, перед кем я имел неосторожность приоткрыть тяжелую дверь кладовой моей души, в последующем либо обходили меня стороной, либо и вовсе старались выставить меня на посмешище. Надо сказать, их издевки меня мало трогали, так как я полагал себя и мои мысли много выше их достойной сожаления неотесанности, но доверие к людям я тогда утратил навсегда. Точнее сказать, оно так во мне и не развилось.