Рыдания усопших (сборник)

Сыграли мы, значит, свадебку, да такую, вспоминать о которой тошно… Мне она запомнилась издевательскими ухмылками и скабрезными замечаниями приглашенных по настоянию шефа коллег, вместе с которыми я сам еще так недавно смеялся и глумился над широко известными моральными устоями его, а с того дня моей супруги, да слюнявыми поцелуями последней, в силу своей глупости не осознававшей всей дикости и драматичности ситуации. Думаю, не стоит и упоминать, что те несколько часов слащаво-пышного банкета, устроенного враз помолодевшим и словно свежевыкрашенным шефом, показались мне нескончаемой горной дорогой, где всевозможные бекарасы норовят впиться в пятку, и в конце которой ждет обрыв с клубящимся на дне его туманом, кишащим чертями.

Во время всей этой возни я чувствовал себя абсолютно потерянным и лишенным всякой надежды, а выражение «почва ушла из-под ног» приобрело для меня новый смысл. Повелитель неудач и царь несчастий обратил ко мне свою клыкастую рожу и увернуться от его рогатины не представлялось возможным. Я выбрал, как мне казалось, из двух зол наименьшее, но и оно причиняло мне невыносимые муки, ибо мой новый статус до такой степени шел вразрез с моими вчерашними гонором, себялюбием и самоуверенностью, что даже воспринимать случившееся как заслуженную Божью кару за вышеозначенные грехи я не мог, считая, что Всевышний перегнул палку. Я пытался было успокоиться, но, взглянув на потную физиономию моей поедающей какую-то дыню новоиспеченной подруги жизни, едва не лишился чувств от отвращения. Причем отвращение я испытывал прежде всего к себе самому за проявленную мною несусветную глупость, которую приходится оплачивать по столь дикому тарифу.

Безмерно несчастный, я отстоял эту вахту и, словно в омут, бросился в водоворот семейной жизни, которую заранее окрестил для себя адом.

Вопреки моим прогнозам и ожиданиям, все пошло не так уж плохо. Со временем я свыкся с мыслью о неизбежности случившегося и даже стал находить в нем некоторые приятные стороны. Все говорило за то, что супруга, щадя мои чувства, оставила свои прежние вольности в прошлом и, надо отдать ей должное, искренне стремилась подсластить горечь моей пилюли, не высовываясь и приняв за путеводитель мои воззрения. Она и слова не молвила, когда я послал ее работать секретаршей в какую-то контору, и встречала меня всегда с радостью и заискиванием, словно детишки Санта Клауса. В общем, как-то устаканилось. И хотя шеф, вопреки своим обещаниям, стал относиться ко мне с видимой прохладцей и не звал уж более на свои ночные мероприятия, обида моя поутихла, и о своей прежней панике я вспоминал теперь со снисходительной усмешкой.

Мартина вызывала во мне противоречивые чувства. С одной стороны, я не забывал о ее «славном» прошлом, веселые нюансы которого до сих пор передавались из уст в уста любителями такого рода экзотики, и той роли, которую сыграла эта женщина в несчастном спектакле моей жизни, будучи, словно аляповатый орден, пришпиленной к моей клоунской груди, с другой же, я все более привыкал к ее томному альту, кошачьим движениям и аромату сваренного ею кофе, щекочущего мои ноздри каждое утро. Со временем я понял, что вряд ли уже смогу обходиться без ее лукавых карих глаз, ее неразборчивых напевов в душе и шкворчания ее сковородок. Шорох ее юбок стал неотъемлемым аккомпанементом моих раздумий, а ее ровное дыхание во сне и теплота пахнущих кремом рук, как-то по-детски доверчиво обнимавших меня в ночи, дополняли картину идиллии. Я смирился, махнул рукой на былую досаду и стал просто жить.

Все, вероятно, могло бы окончиться хорошо, если бы я не убил ее. Да-да, если бы не убил… Ведь мог же я просто вышвырнуть ее из дома, посмеяться, пострадать, найти другую работу и жить дальше? Безусловно, мог. Но я так не поступил. Вместо этого я убил мою Мартину.

А что же мне было делать, когда я, купив в театральной кассе билеты на какую-то сентиментальную дурь и заехав за ней на работу в надежде сделать сюрприз, получил его сам, и какой! Не стану сейчас вдаваться в подробности, доктор слишком противны мне воспоминания об увиденном, скажу лишь, что прозрение лавиной накрыло меня, погребя под собой мгновенно. Я уверился, что иллюзия моего благополучия была именно иллюзией, причем самой жестокой и беспардонной из когда-либо испытанных мною.

Я не выдал своего присутствия, но отправился домой и стал ждать, мешая тошнотворную горечь предательства с полынной горечью вермута.

Внизу щелкнула дверь. Пришла Мартина. Жена. Нежная и соскучившаяся. Я поднял с пола пояс от халата и пошел ее встречать.

Этим поясом я захлестнул ее ненавистную шею и давил отчаянно, бездумно и бесконечно долго, а ослабил хватку лишь тогда, когда глаза ее помутнели, большой синюшный язык вывалился наружу, а отлетевшая душа, хихикнув, через приоткрытое окно скользнула в черное небо».