Рыбья плоть

На «41-й Воравейской» очередным буровым мастером был нацмен. Роста он был невысокого, и звали его Фархад. Человек он был очень честолюбивый. Это компенсировало, в какой-то мере, его малую профпригодность. Попал он сюда на почве любви к зелёному змию. Работал до этого в хорошей экспедиции, даже был передовиком производства, давно, ещё по молодости лет. Но потом постепенно стал пить горькую. Новых знаний не пополнял, а от этанола наступила деградация, которая выщелачивала остатки старых знаний. Когда он сотворил адюльтер с женой своего подчинённого, тот в запальчивости ткнул ему ножиком в задницу. Чаша терпения руководства экспедиции переполнилась. Его раскассировали, и он, воспользовавшись старыми связями, перешёл в эту экспедицию. У нас все значительные назначения на должность совершаются исключительно по знакомству. В этом есть коренное отличие нашей нации от буржуев. Капиталист никогда не возьмёт на ответственную должность к себе нерадивого сотрудника, пусть он даже будет родным братом тёщи, которая уличила его в «походах налево» и имеет неопровержимые доказательства, придерживая жареный факт до поры до времени. Наш же начальник из гаммы претендентов выберет самого распи…дяя только потому, что учился с ним тридцать лет назад на одном факультете. Так и Фархад попал на эту многострадальную буровую по знакомству. Своей должностью он очень гордился, и иногда перебрав в одиночку «шила» — так на Севере зовут спирт, иногда даже нежно «шильце», он выбегал на крыльцо и кричал почти сам себе:

— Кто командир? — и отвечал. — Я командир!

Вообще-то, он был автором многих цитат, которые повторялись из уст в уста. Про своё прелюбодейское злоключение с женой подчинённого он наставничал молодым помбурам и дизелистам:

— Всё простят! Вышку уронишь — простят! Аварию со скважиной сделаешь — тоже простят! Даже пожар простят. Но бл…дство — никогда не простят!

Кличка у него была «Сур». В умеренном поясе этих мест живёт коренное население — народ коми. Внешность у них славянская, язык одной группы с финским. Одно из отличительных черт их национальной кухни — блюдо «ёсики». Летом они по старицам рек ловят сачками мелкую рыбёшку размером со снетка, а потом её как-то особенно квасят, возможно, даже без соли. Консервация происходит выделившимся при разложении белка сероводородом и углекислым газом. Как-то спрашивает женщина коми заезжего хлопца, а народ они очень радушный и гостеприимный:

— Ёсиками будешь закусывать? — Гость изобразил на лице своё отношение к данному блюду. Та тогда говорит, — А-а-а! Русские ёсиков не едят!

Ещё у них есть национальный напиток типа русской бражки. Название у него «сур». Только вместо дрожжей для процесса брожения кидают не пригодный для поедания хлеб. Напиток этот слабоалкогольный, по меркам тех мест. Фархад весьма любил сур употреблять, особенно в попытке отойти от запоя. За чрезмерную любовь к возлияниям этим напитком ему и дали погоняло «Сура». Ещё из самых его знаменитых цитат была сентенция:

— Все большие города начинаются на букву «П», — при этом у него прорывался акцент и он вместо буквы «б» мягко говорил тоже «п», — Париж, Пекин, Пугульма, Пелибей!

Никто не мог догадаться, в шутку он это говорит, или убеждён всерьёз. Человек он был скрытный и дружбу ни с кем не водил. Более того, он временами любил «наводить жуть». Некоторые индивиды из деликатности вместо Фархад называли его Федя. Поэтому он после творческого прохода про названия больших городов сообщал:

— Вот все говорят мне: «Федя, Федя!», а какой я им Федя? На самом деле я человек ощщень коварный!