Рыба-одеяло

В часы редких передышек между штормами водолазы продолжали свой нелегкий труд.

В один из вечеров Гутов и Разуваев зашли в радиорубку. Судовой радист принимал финскую станцию.

«Напрасно стараются, – говорил диктор на русском языке, – под­водной лодки большевикам никогда не поднять! Англия и Франция, обладая прекрасным техническим оборудованием, даже с меньшей глу­бины не могли поднять своих лодок «М-2» и «Прометей». Что же после этого думают советские судоподъемщики со своей скудной техникой? Смешно, право...»

– Значит, у иностранцев кишка тонка! – Разуваев сплюнул со злости. – А мы и уключины шлюпочной не оставим на грунте! Верно, Ваня?

– ЭПРОН еще никогда не подводил! – твердо сказал Гутов.

* * *

Барометр на судне предсказывал сильную бурю. Уже забегали по морю беспокойные барашки и с жалобным писком пронеслась, черпая крылом воду, балтийская чайка. Небо исчезло. Все помрачнело вокруг.

В такое время в Кронштадте судам приказывают не выходить из порта и крепко швартоваться к гранитным стенкам. Но до Кронштадта двести километров.

«Судам, захваченным в море штормом, – говорится в морском меж­дународном законе, – разрешается укрыться в каждом порту любого государства мира».

Ближе всего Финляндия. К ее берегам и направилось эпроновское судно. Радировали в порт. Ответа не последовало. Волны поднимались все выше и выше, гулко ударяясь в борта. Снова запросили. И опять молчание. Наконец примчался портовый буксир. Толстый человек в но­венькой форме, улыбаясь, взял в руки рупор – мегафон. К ногам его жался мопс, с голубым бантиком на шее и одеяльцем на спинке. Чинов­ник заявил, что ему велено отказать советскому кораблю в укрытии. Это было то время, когда финское правительство относилось к нашей стране агрессивно. Буксир повернул обратно, холодная волна обрызгала мопса, он мелко дрожал и злобно лаял на советское судно.

Эпроновцы тоже повернули, но прямо в открытое море, подаль­ше от негостеприимного берега. На палубе царило гнетущее мол­чание... Разуваев вынул из карманов тяжелые руки, сжатые в ку­лаки. Водолазы мрачно провожали удаляющийся берег. Палуба круто накренилась.

– Ничего, глубоководники! – вдруг звонко крикнул всегда сдер­жанный Гутов. – И это выдержим!

С капитанского мостика раздался приказ:

– Надеть спасательные пояса!

Борта застонали от волн. Вспененная ветром вода стала седой. Судно, как на пружинах, то подпрыгивало, то опускалось в глубокую водяную бездну.

Волны перехлестывали через борт, мыли палубу. Могучий Разуваев найтовил – крепил к палубе водолазное оборудование, спасая от волн. И яростно ругался. Его глухой бас сливался с ревом ветра.

В носовой части оборвало концы. Гутов бросился туда. Огромный водяной вал перекатил через него. Он уцепился за шлюп-балку[18].

Волны совсем стали накрывать судно. Только рубка одна виднелась. Вода не успевала сбегать через шпигаты[19] и вкатывалась в кубрики.

Лицо Гутова пожелтело. Он совсем выбился из сил, но не отставал от Разуваева. Они и тут были вместе.

Два дня и три ночи продолжалась буря. А когда она кончилась, во­долазы снова принялись за работу.

И вот наступил долгожданный день. Приготовления к подъему лод­ки были закончены.

Волнение охватило команду. В назначенное время, по четко уста­новленному плану, все заняли свои места.

– Пошла! – негромко сказал командир.

– Вира! – прогремел боцман.

И сразу заработали лебедки на «Коммуне», специальном судне для подъема лодок. Пришли в движение мощные гини[20]. Многострунные тросы, продетые под днище «Девятки», вздрогнули и, натянувшись, медленно поползли вверх. Высокая многоэтажная «Коммуна» огрузла и глубоко вдавилась в воду.

– Вира сильней! – повторил боцман.

«Коммуна» задрожала и подпрыгнула. Это «Девятка» оторвалась от грунта.

Водолазы придвинулись к борту. Наконец под водой, отливая сталью, мелькнула большая сигарообразная тень. Еще не веря своим глазам, смотрели они сквозь воду на ржавую спину лодки, на погнутый конец перископа, на тросы – на все то, что они не раз освещали в глу­бине Балтики своими тусклыми лампочками. Дружное «ура» раскати­лось по морскому простору и эхом отдалось в далеких берегах.

– Ура ЭПРОНу!

– Ура глубоководникам!

Наконец всплыла рубка подводной лодки.

На спасательных судах приспустили флаги. Отдать последнюю честь погибшим товарищам – таков морской закон.

Будто легкое дыхание пронеслось над затихшими кораблями:

И о погибших друзьях на «Палладе»
Грустную песню пою...

Эпроновцы сорвали с головы бескозырки.

Каждый вспомнил все пережитое...

Поднятую «Девятку» накрепко запеленали в стальные тросы и бе­режно повели в Кронштадт. Это было 22 июля 1933 года.

Камбузный нож

Плавучая мастерская «Красный горн» шла морским каналом. Усту­пив дорогу встречному кораблю, она отклонилась от фарватера. Через несколько минут судно застопорило ход. Винты больше не проворачи­вались.