Рыба - любовь

В трубке послышался треск, голоса. Про меня забыли. В общем шуме я различил высокий мужской голос, он говорил, что слушал радио и… Я протянул руку к транзистору и включил его. Корреспондент сообщал, что ведет репортаж из Санте, где одну из посетительниц взяли в заложницы.

6

Вся операция заняла четверть часа: забаррикадировавшись в комнате для свиданий, мясник грозил придушить Беатрису. Она старалась вразумить его, напоминая о жене, магазине, безупречном поведении и свободе. Устав ее слушать, он предпочел сдаться, и его грубо выволокли в коридор.

— Осторожнее! — кричала Беатриса. — Ему же больно!

Она пнула на лестнице одного из тюремщиков, оступилась, упала и потеряла сознание. Ее отвезли в больницу, в пригород. Профессор заехал за мной.

— Милым дамам я сказал, что посещения запрещены, ни к чему им лишние волнения.

— Это серьезно?

— Нет. Да вы сами увидите.

Он высадил меня у дверей больницы, сказав, что торопится в Медон к пациентке.

— Вдова скульптора, — добавил он. — Она совершенно здорова, вот я ее и вылечил. В город вернетесь своим ходом. Поцелуйте от меня Беатрису.

В больнице полным ходом шел ремонт. В приемном покое громоздились леса, на полу лежали газеты. Дежурный в регистратуре решал кроссворд.

— Будьте добры! В какой палате мадемуазель Варт-Шулер?

— I don’t speak French [9], — ответил он.

— Он тут на замене, — крикнул мне на ходу рабочий со стремянкой на плече. — Второй этаж, палата двести двенадцать.

Лестница была покрыта брезентом, стену только что покрасили в желтый цвет с синими полосами. В коридоре меня встретила гора раковин и скрежет дрели. Маляр зачищал скальпелем плинтус, напевая песенку. То и дело выглядывали хирурги и шикали на него. У снующих взад-вперед сестричек на попках синели и желтели пятерни. Похоже, маляры устроили соревнование.

— Сто двадцать шесть, — объявил желтый маляр.

— Сто тридцать семь, — не остался в долгу синий и объяснил, обернувшись ко мне: — Это у нас игра такая.

— Тут как в скрэбле, за какую два очка, за какую три. Зависит от размера.

— Маленькие попочки дороже всего. Кого вы ищете?

— Мадемуазель Варт-Шулер.

— Это у которой аппендицит? — спросил желтый у синего.

— Нет, блондинка из двадцать третьей палаты, — ответил синий.

— А мне сказали, она в двести двенадцатой.

— Все равно номера с дверей сняли. По коридору налево, седьмая дверь справа.

Я снова двинулся в путь, огибая кучи мусора. Санитары с пациентом на каталке и рабочий с тачкой любезно уступали друг другу дорогу к лифту. Я добрался до нужной двери, но постучать не решился — дверь только что покрасили. Замок был вывинчен. Толкнул дверь ногой и застыл на пороге. Одежда Беатрисы висела на стуле. Она лежала, с головой накрытая простыней.

— О, Боже…

Маляр возле стремянки мыл кисти.

— Нет-нет! Я просто потолок крашу.

Он снял простыню, взял ведро и сказал с порога:

— У вас есть час. Потом я еще раз покрашу.

Я подошел к Беатрисе, она улыбалась, на голове у нее белела повязка.

— Ты в порядке?

Она похлопала ресницами. Я присел на краешек кровати.

— Завтра меня выпишут. Боюсь, как бы не забрали пропуск в тюрьму после такой катавасии.

Я взял ее за руку и не знал, что сказать, — слишком много всего произошло за последние двенадцать часов.

— Я рада, что ты познакомился с профессором.

— Он сумасшедший.

— Нет. Мы ему всем обязаны. Дом, баскетбольный клуб, больница — все он. Он платил за мою учебу, финансировал папину экспедицию.

— А почему вы позволяли ему? Твоя прабабушка…

— Знаешь, чего бы мне хотелось? Чтобы ты переночевал у нас дома!

— У вас дома?

— Бабушки теряются, когда меня нет. Так мне было бы спокойнее.

— Но они-то? Захотят?

— Профессор сказал, что ты ему нравишься.

Я отвел глаза в сторону. На соседней кровати, с улыбкой на лице, храпела женщина. Все это было похоже на заговор, я словно попал в капкан. Беатриса, прижавшись щекой к подушке, искоса поглядывала на меня, но так ласково, так доверчиво, что у меня защемило сердце. Она переплела свои пальцы с моими и прошептала:

— Хочу тебя.

Я вздрогнул.

— Здесь?

— Сейчас.

— А как же она… — замялся я и показал на соседку.

— Ее лечат сном. Вывези ее отсюда, у нее кровать на колесиках.

В коридоре маляр читал газету. Он встал и подмигнул мне.

— Я отвезу ее в двадцать четвертую, — сказал он, ухватившись за кровать.

Я вернулся в палату, и Беатриса, благоухая этиловым спиртом, поцеловала меня. Она ласкала меня, цеплялась пальцами за мои волосы, называя меня по имени, и невольно смеялась, а у меня от этого смеха мурашки бегали по спине. Маляры в коридоре насвистывали и снова включили дрель.

— Нет, ничего не выйдет, — стонала она, уткнувшись мне в шею. И со вздохом откинулась на подушку. — А жалко, я так мечтала… Поезжай к нам домой. Я засну с мыслью, что ты у нас, а это почти то же самое… Тебе там будет хорошо.

Я был весь взлохмаченный, растерзанный, очумевший. Сестричка вкатила кровать соседки.

— Имейте совесть, молодые люди! Не хватало, чтобы родственники подали жалобу.