Ружемант 2

— Пойдешь с нами, там решим твою судьбу. Что же до тебя… — она посмотрела мне в глаза. Ох и не нравился мне ее взгляд… — Пока торчим здесь, я подержу твою пленницу на мушке. Никуда не денется.

— Я и сам…

— Нет. Подержи-ка лучше Алмазную пулю. Чувствуешь что-нибудь?

Ровным счетом ничего. Позвал на помощь Ириску, но ИИ, осмотрев цацку, покачала головой. Руж-волны если и есть, то она не в состоянии их уловить.

Все тут же поменялось, когда я коснулся стеклянного покрытия бирюльки. Головокружение ударило по мозгам, выбило сначала дух, а затем и сознание.

— Максимка? Максим! — Кэлисса кричала, видя как я заваливаюсь, но ничего не успевала сделать.

Мгла накрыла меня с головой.

* * *

Я большой, она маленькая. Никогда не любил маленьких: слабенькие ручки, слабенькие ножки. Говорливые.

Эта оказалась иной. Упряма, как никто другой. Закинет на спину и тащит. Свободная минутка — я обращаюсь в штангу. Ее можно не любить, но невозможно не уважать.

Красивая. Карие глаза, соломенного цвета волосы. Губы, не знавшие помады и поцелуев. Там, где иные брали красотой и обаянием, она пыталась взять грубой силой и тишиной. Нелегко быть карликом-эльфом. Полтора метра роста. Остроухие сородичи считали ее уродом. Сестры по оружию — младшей сестрой. Я просто считал ее своей.

Тяжелый короб патронов, язык ленты лупил по ногам. Подъем тяжел, но она справится.

Я говорил — она не слышала. Приходилось общаться с иными на языке огня сразу и за обоих.

Плакса все время лезла к ней: погладить, заплести косички. Поделиться шоколадкой. Норовила отложить меня в сторону, словно я неподходящая для такой девочки игрушка. Молчунья выскальзывала из объятий, потому что это другое. Другое, непонятное, непривычное.

В глубоком детстве было тяжко: неприязнь родных, побои сверстников. Нет ничего постыдней для остроухого, чем быть ниже человека. А здесь она своя, и ей тяжело признавать, что мир состоит не из одних лишь разочарований.

Она любит остальных по-своему, по-эльфийски. Но больше всего любит меня…

Тряпица, обшитая ватой, служит мне подушкой. Сошки упираются в каменистый склон. Прицел позволяет видеть далеко и точно.

Как и всякий эльф, Молчунья видит далеко, стреляет быстро, одним лишь своим видом пугает промахи. Сородичи ее не любили, но стрелять учили не хуже остальных. Таков закон общины…

В глаз оптики мне попадает гаденыш. Любой, кто пришел за моей девочкой — гаденыш. Она считала также, скормила смерти его жизнь. Моего приклада коснулась острая грань кулона, прочертила очередную линию. Ровную, старательную — в Молчунье умирала художница.

Алмазная пуля. Терпеть не мог эту штуку. Всякий раз интересовался, что случится, когда на обоих боках приклада не останется места? Она не отвечала. Наверное, попросту не верила, что сможет прожить так долго.

Я говорил за двоих, отвечал за двоих, надеялся за двоих. Но у каждой надежды есть предел — у моей он уже вышел давно. Нам не приказывали, вызвались добровольно защищать обреченный город, давая драгоценное время. Будто мы действительно могли продержаться те пять дней… еле вытянули половину первого.

Сегодня она жалела, что не взяла шоколад у Плаксы. И что хотела поговорить с добродушной Пышкой, но так и не осмелилась раскрыть рта. А еще Остроглазая… Надо было попросить у нее прощения, за…

Фонтанчики песка заставили нас обоих залечь, забыв обо всем. Теперь — только бой.

Вижу их. Десятки.

Шныряли меж деревьев, ожидая косящей очереди. Тяжелая броня, наспинные минометы. Кто их умудрился изобрести? Сто чертей тому в нос…

Лупили навскидку, вслепую из штурмовых винтовок, не жалея патронов. Парочка парней тащила пулемет. Я видел в нем конкурента.

Новенький «Гаудачч». Слышал, им можно обратить броню шестого уровня в решето. А я лишь только третью прошиваю.

Затихли, не дождавшись ответного огня. Молчала винтовка Остроглазой, с мерзкими мыслями на глаза лезли слезы. Молчунья не хотела думать, что боевая сестрица — все…

Мы воздадим, пообещал девчонке. Ты только сожми ладони на рукояти, палец на рычаг и…

Знают ли эти парни по ту сторону перевала, кто сегодня против них? Смерть под личиной эльфийской карлицы.

Вместо ответа бронированные ухнули на колено перед ее отвагой. И сейчас дадут салют в нашу честь.

Очередью затарабанил по груди первого, товарищу-стрелку отбил руку. Добавил в голову, и он затих, оба рухнули наземь. Тщетная возня. Успели срезать стрелка второго расчета, но наспинные минометы ухнули мерзким свистом.

У девчонки заложило уши. Рада бы стиснуть зубы, зажмуриться, прижать ладони к голове, но продолжает стрелять.

«Гаудачч» врага превратился в истерзанное мной месиво пороха и стали. Стонал и скрипел, будто просил пощады. Я ответил, что от меня ее можно не ждать.

Когда третий расчет пал нашей жертвой, они отступили. Будут перегруппировываться, как же иначе?

Молчунья ждала. Молчунья смотрела вдаль. Поглядывала на пригорок вдалеке, вслушивалась, надеялась услышать тихий шорох винтовки Остроглазой.

Я уже знал, что тщетно. Потому что видел. Хотел, чтобы ее глаз больше не касался прицела, но она смотрит вместе со мной.

Девочки-снайпера больше нет.