В мировой практике обретение страной независимости принято относить ко времени, когда освобождающаяся от иноземной власти страна начинает считать себя независимой, а не ко времени, когда эту независимость признает «угнетающая сторона» (так, в США годом обретения независимости считается 1776, хотя война за освобождение продолжалась после этого еще семь лет, причем с переменным успехом, и Англия признала независимость своих североамериканских колоний только в 1783 г.). Поэтому если ставить вопрос о дате начала независимого существования Московского государства (с конца XV столетия получившего название Россия), предпочтение следует отдать не 1480, а 1472 г.
Таким образом, освобождение от ордынской власти было не одномоментным, а растянулось на период с 1472 до 1480 г. Решение о прекращении отношений зависимости было принято в Москве после отражения похода Ахмата 1472 г. Не-удача второго похода хана, 1480 г., положила конец претензиям Орды на восстановление этих отношений.
Теперь настало время подвести итог представленному в пяти главах рассмотрению узловых событий в русско-ордынских отношениях.
В исторической литературе при рассмотрении проблемы образования Московского государства бытуют два тезиса: 1) Москва поднялась благодаря поддержке московских князей Ордой; 2) Московское государство складывалось в упорной и все нарастающей борьбе с ордынским игом. Оба суждения, в принципе вроде бы противоречащие друг другу, могут даже уживаться под обложкой одних и тех же книг: до Дмитрия Донского-де была «поддержка», а боролись с игом другие князья (тверские), а с Дмитрия Донского уже Москва возглавляет борьбу за освобождение. Историческая действительность очень далека от такого рода схем.
В последние два десятилетия XIII в. молодое Московское княжество пользовалось, наряду с рядом других, поддержкой одного из противоборствующих правителей Орды – Ногая, и соответственно находилось в конфронтации с соперниками последнего – сарайскими ханами. В начале XIV в., после восстановления единовластия в Орде, московские князья до 1317 г. не пользовались ханским благоволением (им обладали как раз князья тверские, которым приписывают «борьбу с игом»), а обретя его, очень скоро (1322) утратили. Лишь с конца 1320-х гг. последовал 30-летний период, когда Орда лояльно относилась к деятельности правителей Московского княжества. Этот отрезок времени, безусловно, многое дал в плане накопления экономического и политического потенциала Москвы. Можно сказать, что традиционная ордынская политика недопущения чрезмерного усиления кого-либо из вассальных правителей, которая не позволила в конце XIII в. подняться в Юго-Восточной Руси Брянску, а в начале XIV в. Руси Северо-Восточной – Твери, в данном случае не сработала. И последовавшие затем, в 1360–1370-е гг., попытки ордынских правителей отнять великое княжение у московского князя не дали результата. А хану Тохтамышу пришлось в 1383 г. фактически признать верховенство Москвы в северных и восточных русских землях как необратимую реальность. С конца XIV в. соперников среди русских княжеств у нее уже не было, поэтому и рассуждать об «ордынской поддержке» невозможно.
Что касается борьбы за освобождение, то нарастающая борьба против «ига» не прослеживается – ни со стороны князей, ни со стороны народных масс. И дело не в какой-то свойственной нашим предкам покорности, а в особенностях положения Руси по отношению к завоевателям-монголам. Русь не вошла непосредственно в состав Орды, осталась под властью своих князей. Новым было то, что в Восточной Европе появился центр верховной власти, находившийся вне русской территории. И эта власть имела более высокий ранг, чем власть русских князей – она была
В результате сознательная борьба за ликвидацию сюзеренитета ордынского хана – «царя» – не прослеживается вплоть до княжения Ивана III. Ранее можно говорить об актах сопротивления представителям ордынской власти, о случаях неподчинения князей конкретной ханской воле, о конфронтации с Ордой, возглавляемой фактическим узурпатором власти (Мамаем и Едигеем[155]), об обороне своих территорий от походов ордынских войск – но за всем этим не стояло стремление полностью покончить с зависимостью. В глазах московских правящих кругов «царь» (если он реально правил в Орде) являлся легитимным сюзереном великого князя[156].