Русский струльдбруг (сборник)

Как облако распростерся над полярным островом Аххарги-ю. В непомерной высоте светились полупрозрачные сайклы, еще больше увеличенные сущностью-лепсли. Все видел сверху: одиноких людей на острове и мертвый коч. Магнитное поле сладко качало Аххарги-ю. Довольный развитием событий подогнал к берегу стало глупых морских коров, вдруг вознамерившихся уйти с острова. Потом еще ближе к берегу подтолкнул разбитое судно. Хорошо видел примерзшего к заиндевелому борту ефиопа – в его теле ему раньше было легко; видел одноногого немца, поросшего ледяными растениями. Одобрительно следил за тем, как ловко ступают по снегу девка и с нею Семейка. Интересовался про себя: вот закричат или нет, если ефиопа вдруг на ноги подниму?

Закричали.

М очень сильно.

А когда заиндевелый труп привстал и негромко спросил: «Абеа?» – Семейка, кладя крестное знамение, даже так и закричал: «Я тебя, черножопый, в лед вкопаю! С открытыми глазами до страшного суда лежать во льду будешь!»

Но ефиоп уже забыл про Семейку.

Он увидел одноногого и по мерзлой палубе пополз к нему.

Горячие слезы ефиопа, насыщенные чудесной сущностью-лепсли, шипя, как электрические разряды, разбудили немца. Первым делом тот схватился за отсутствующую ногу: «Майн Готт! Где нога?» В этом месте Семейка, наконец, довольно ухмыльнулся: «Теперь уж точно не ищи».

А ефиоп радовался: «Абеа?»

13.

Стали жить вместе.

Расширили полуземлянку, сложили очаг.

Семейка на ефиопе таскал сушняк с берега. Коптили морских коров.

Одну большую живую усатую корову, чтобы не скучать, Алевайка – рогатые брови – держала в воде в особенном загоне при бережке. Решила так: станет корове совсем холодно – отпустит. А пока любовалась, радовалась. Совсем уже круглая животом сидела девка на большом камне, всякое подстелив под себя и разговаривала с морской коровой. Вот есть некоторые волшебники, рассказывала. Создадут из сухих цветов девицу – она и помогает по хозяйству. Надоест – выдернут у нее булавку из волос, девица распадется на сухие цветы. Душевно жаловалась морской корове на Семейку: «Он за меня припас брал, зелье пороховое!» И еще жаловалась: «Он, дурак такой, немцу нож вернул. Отобрал нож у дьяка Якуньки и вернул. Хорошо ли?»

Корова понимала, издавала пристойные звуки.

«У одного – две ноги, у другого – одна. А мне оба нравятся».

Морская корова моргала добрыми глазами, пукала, кивала согласно.

Алевайка тоже кивала: «Сама видишь, у одного нет ноги. Но что с того? Он ласковый. – Это она о немце. – А Семейка подлый. – Слово подлый девка произносила с некоторым внутренним восхищением. – Он всякий припас брал за меня». Хорошо, что не точно знала – сколько, а то бы стыдилась. Догадывалась, что немец приказчика тоже не за просто так повесил. «Вот, получается, – жаловалась понимающей морской корове, – теперь всей семьей живу, жду приплоду».

С туманного моря бесшумно приносило кожаные челны.

Это сумеречные ламуты подсчитывали поголовье морских коров, потом печально докладывали тинной бабушке, сколько нашлось, сколько потерялось. По собственной дурости ламуты переселились когда-то за море, теперь сильно тоскуют. Правда, совсем безвредные. Если такого сумеречного ламута убить, он сильно похож на обыкновенного человека.

Высоко-высоко Аххарги-ю, раскачиваясь в магнитном поле, пронизанный ужасным пламенем северного сияния, счастливо дышал всеми своими найденными сущностями. Вот контрабандер нКва, друг милый, подарил межзвездному сообществу интересных симбионтов – сохатых, казенную кобыленку, умную трибу Козловых, теперь может получиться еще интереснее: две ласковые самки у берега, три сердитых самца (один черный), большое стадо коров морских, сумеречные ламуты. Такой чудесный лот можно будет выставить на аукционе Высшего существа.

Довольный смех Аххарги-ю колыхал низкие занавеси северного сияния.

Под разноцветными полотнищами мир глупых землян казался красивым.

Дивился противоречию: разум – это, прежде всего, понимание красоты, а в красивом мире бегают сильно глупые люди. Можно торговать самками, можно отличаться жесточью, можно вообще много чего учинять нехорошего при несдержанности таких сильных чувств и характеров, но самое страшное – это когда пронизывающие иглы инея не зажигают на живое.

Как быть? У людей – полуземлянка, песок под ногами, запах нечистот.

У них вечный лай, брань, угрозы ножа. «Я тебя зачем тогда на острове в пещере оставил? Чтобы ты заворовал, чтобы стал разбойником?» – «А сам-то куда с острова тогда делся? Цветочки сажал или живых людей вешал на реях?» И голос женский: «А я тоже терпела, терпела. Ты какой припас взял за меня с приказчика?» Ефиопа теперь клали ночью рядом с округляющейся Алевайкой, потому что становилось холодно.

Аххарги-ю радовался.

С невыразимых высот вслушивался в смутные споры.

Высосав с берегов уединенной северной протоки все рассыпавшиеся там когда-то молибденовые спирали, пытался подвести итог. Постоянно убеждался в том приятном для него факте, что нет на Земле истинного разума – только инстинкты.