Так оно и вышло. Иван больше молчал, только голову наклонял, соглашаясь с боярином. А боярин Антоний настырно требовал от москвичей одного – войска! Пусть-де московский князь пришлет конные дружины, но не под московским стягом, а под переяславским, и не со своими воеводами, а под начало воевод князя Ивана, чтобы никто не догадался о московской помощи.
Князь Даниил не отказывался помочь Ивану, отнюдь нет! Конное войско было готово и уже двигалось – и Даниил знал это – к условленному месту встречи. Но требования боярина Антония показались Даниилу чрезмерными: московские полки никогда не ходили под чужими стягами!
К тому же Антоний только требовал, а сам ничего не обещал. А Даниилу нужны были взаимные обязательства Ивана, навечно скрепленные крестоцелованнем.
Но от этого-то и старался уклониться боярин Антоний.
– Отложим до другой поры, княже! – упрямо повторял он. – Вернется Иван Дмитриевич на отцовский удел, тогда и поговорим, что Переяславль может для Москвы сделать…
И еще одно настораживало князя Даниила, казалось неверным и даже опасным: боярин Антоний мыслил не как думный человек маленького удельного владетеля, а как великокняжеский большой боярин. Видно, ничему не научили Антония горькие неудачи последнего года, и он по-прежнему мечтал войти хозяином в стольный Владимир, хотя за этой мечтой не было больше ни прежних многолюдных полков, ни громкого имени великого князя Дмитрия Александровича. Понять Антония было можно – всю жизнь отдал боярин возвышению старшего Александровича, но оправдать – нет!
В невозвратные времена были обращены глаза боярина Антония. Он не понимал, что его время прошло, что мечтания о власти над Русью, не подкрепленные ничем, кроме собственного тщеславия, приведут к гибельной для Ивана усобной войне с великим князем Андреем…
А Ивана напыщенные речи боярина будто заворожили, он смотрел на своего советчика преданно и восхищенно, поддакивал:
– Верно говорит боярин! Отцовское наследство – не только Переяславль, Владимир – тоже…
Князь Даниил Александрович с жалостью смотрел на разволновавшегося племянника. «Неужто не понимает, что нелепо мечтать о великом княжении, когда и малого-то в руках нет? Надо развеять пустые мечтания, пока они не привели к опасности!»
Князь Даниил повернулся к Антонию, ударил кулаком по столу:
– Куда зовешь своего князя, боярин? С огнем играешь?
– Не привыкли Александровичи бояться врагов… – начал было Антоний, но князь Даниил прервал его:
– Бояться не привыкли, но и неразумными не были. Смири гордыню, боярин! Гибельна твоя гордыня!
– Жизни не жалел, служа господину моему Дмитрию Александровичу! – вскинулся Антоний. – И сыну его служа, жизни тако же не пожалею!
– Кому нужна твоя жизнь, боярин? – жестко и презрительно спросил вдруг Даниил после минутного молчания. – Окупишь ты жизнью своею конечное разорение Переяславского княжества? Нет, не окупишь! – И добавил угрожающе: – Если б не знал твою верность старшему брату, боярин, то подумал бы, что недруг подсказывает Ивану недоброе, погибельное… Смири гордыню, боярин!
Антоний вскочил, оскорбленный. Губы его дрожали, с трудом выговаривая бессвязные слова:
– Мыслимо ли?! Слуге верному?! Обидно се! Защити, господин Иван Дмитриевич, от поношения?
Иван съежился, боязливо переводя взгляд с обиженного боярина на князя Даниила, грозно сдвинувшего брови, и снова на Антония, ждавшего его слова в свою защиту.
Тяжелое молчание повисло в избе, и никто не решался первым нарушить его, чтобы не омрачить взаимным недоброжелательством встречу, от которой так много ждали и москвичи, и переяславцы.
Зашевелился в своем углу сотник Шемяка Горюн, будто нечаянно стукнул по полу ножнами меча.
Заскрипела, отворяясь, дверь. И все повернули головы на этот скрип, почувствовав неожиданное облегчение.
Заполнив дверной проем широкой окольчуженной грудью, наклонив под притолокой голову в островерхом шлеме, в избу тяжело шагнул седобородый мрачный великан. С конца плети, зажатой в могучем кулаке, падали на пол капли воды.
– Сей муж Илья Кловыня, воевода московской конной рати! – торжественно возгласил Даниил. – Где твои люди, воевода?
– Семь сотен ратников, как велено было, возле деревни стоят, – прогудел Кловыня. – Может, сам посмотришь, княже?
Переяславцы удивленно переглянулись. Видно, даже многоопытный боярин Антоний не ожидал столь скорого прибытия московской конницы.
«Вот случай удалить боярина и остаться с Иваном наедине!» – решил Даниил, направляясь к двери. За ним нерешительно потянулся Иван.
Боярин Антоний тоже вскочил со скамьи, с неожиданным проворством обогнал княжича, прижался к косяку, чтобы пропустить его вперед, – решил, видно, не оставлять своего воспитанника без присмотра и на улице.
Но князь Даниил вдруг остановился возле порога, обнял Ивана за плечи и небрежно бросил Антонию:
– Ты пойди, боярин, посмотри воинство. Воевода тебя проводит. А мы с братиничем, пожалуй, в избе останемся, поговорим по-родственному…
Антоний замахал руками, не соглашаясь.
– Иди, боярин! – настойчиво повторил Даниил.
Оттесняя Антония за порог, глыбой надвинулся воевода Илья Кловыня: