Русский Робинзон

Раз работаю в Нерчинске топором и слышу, солдат рассказывает, что приехал какой-то офицер, ищет молодцов-охотников, чтобы с ними по царскому указу разведать реку Амур и прибрежные земли. У меня сердце чуть не выпрыгнуло. Тешу топором балку, а сам все думаю, как бы отыскать этого офицера. Ну-с, на другой день я был принят к офицеру на царскую службу, и вскоре в числе двадцати удальцов отправились мы на розыски. Нашли Амур-реку великую и осмотрели весь прибрежный край, аж до самого Японского моря. Земля и вправду оказалась благодать: чернозем непочатый, леса корабельные, трава на лугах в полроста человека, а реки и озера полны всякой рыбы. Пушистым зверям счету нет, только бить их некому.

Таким манером пространствовал я четыре года да с тем офицером в Питер махнул. Там нелегкая толкнула меня жениться. Признаться, очень сердце признобило. В Питере я прожил семь лет; ремесло мое давало мне хороший заработок, а как я кабаков и трактиров не терплю, то жена моя жила припеваючи, а я, глядя на нее, радовался. Вдруг она, голубушка, заболела горячкой да и отдала Богу душу. Я с горя чуть не рехнулся, оставшись один как перст. Тут захотелось мне вернуться на родную сторону, а пуще всего поглядеть бы опять на Амурский привольный край. Идти сухим путем было далеко; вот я и ухватился за случай: граф Ш... вздумал устраивать ферму не то на Камчатке, не

то на островах, Бог ведает, а созывал туда за хорошую плату работников и мастеров. Я нанялся кузнецом, с тем чтобы через два года меня беспременно

доставили в Охотск. На этом пути и случилась со мной беда. Остальное вам известно.

— Спасибо, Василий, за рассказ; он очень заинтересовал меня.

— А ведь я не спроста рассказал свою историю.

— Так объяснись, пожалуйста, не понимаю...

— Дело вот в чем: мы теперь находимся в обширном Приамурском крае; я это достоверно знаю. Стоит только перевалить через горы — мы очутимся в привольной стороне, изобилующей всем, чего только человек пожелать может. Здесь же какая жизнь — Сибирь!

— Как?! — вскричал Лисицын. — Удалиться от моря, потерять надежду когда- нибудь возвратиться на родину?

— А на что вам это море? Разве у этих берегов кто плавает? Вот, в целый-то год видали вы здесь хоть лодочку? Чтоб попасть нам на родину, нужно не море, а Амур; по нему мы скоро доплывем до наших поселений.

— До Амура страшная даль; нужно перейти горы, дремучие леса, болота и реки... — Что ж за диво — горы перейти. С нашими теперешними средствами мы по одной из больших рек, стекающих из гор, доплывем до Амура. Проще и легче пути не найдешь.

— Но кто же будет нашим проводником в этой стороне?

— Во-первых, Бог, потом компас и, наконец, я. Пространствовав с офицером в этом крае четыре года, я смекнул кое-что. Подумайте, Сергей Петрович; право, речь моя того стоит.

Лисицын всю ночь думал о предложении Василия и пришел к заключению, что лучше последовать его совету, чем оставаться здесь в ожидании случайного корабля. Следуя к Амуру и потом по этой реке, они все-таки с каждым днем будут приближаться к родине, как бы ни был труден и продолжителен путь. Наконец, и сам рассказ Василия о чудесном крае пленил его молодое воображение.

— Что ж, Сергей Петрович, как вы рассудили? — спросил утром Василий.

— Я соглашаюсь на твое предложение, любезный друг!

— Слава Богу! — вскричал обрадованный Василий, снял шапку и перекрестился. — Поверьте, Сергей Петрович, худа нам не будет. Видно, так угодно Богу: мне без вас на свете не жить, а вам без меня долго не увидать родины.

— Я думаю, ты прав...

— Спасибо вам, что послушались, а то бы у меня совести не хватило оставить вас, и изныл бы я с тоски.

Решившись на поход, все дружно принялись укладывать вещи на арбы. Укрыв возы веретьями и, увязав веревками, приготовили все к продолжительному переезду. Первого мая, помолясь усердно Богу, чтобы благословил и сохранил их в пути, путешественники заложили в каждую арбу по паре волов; коров привязали сзади к арбам, а овец поручили гнать Петруше вслед за караваном под охранением овчарок.

Перед отправлением в неведомый путь Лисицын подвесил под потолком своей хижины мешок с рожью, собрал у печки всю глиняную посуду и еще оставил топор, большой нож, пилу, лук со стрелами, огниво с кремнем и жестяной ящик с трутом и серными спичками. Это он сделал на случай, если б забрел сюда подобный ему несчастливец. Потом заткнул отверстия хижины и дал сигнал трогаться в путь. Веселый скрип колес, мычание коров, блеяние овец и радостный лай собак огласили окрестность, сливаясь с громкой песней Василия.

Лисицын не без чувства сожаления оставлял места, дорогие ему по воспоминаниям его несчастий, трудов и некоторого довольства после испытанных им тяжких лишений. Настоящее как ни было худо, но верно, а будущее... Кто знает, что оно сулит ему в неизвестной стране? Вот хижина начала скрываться из глаз и наконец на повороте совершенно исчезла. Лисицын вздохнул и перекрестился, поручив себя милосердию Божию.