Русский рай

По его молитвам знакомая шхуна «Тамана», пришла в конце марта. Хозяин привез нераспроданные остатки калифорнийской пшеницы, затухавшего масла, табака и чая. Сысой опять предложил американцу доставить его людей на Ситху или, хотя бы, в Бодего, где промышляли русские партии и часто бывали бостонские суда. Но и это хозяину судна было не выгодно. Тогда Сысой предложил ему продать «Таману» со всем нераспроданным товаром. Предложение заинтересовало хозяина, бостонец подумал, посчитал, долго рядился, но согласился сделать это за сто каланов и пятьдесят кошлаков с условием, что сперва « Тамана» уйдет на остров Гавайю, где американец купит новое судно. На том они ударили по рукам, Сысой оставил остров, загрузил на шхуну своих людей с байдарками, оружием и добытыми мехами.

– Хаваи аил! – Штурман указал рукой на приближавшиеся пять остроконечных вершин, похожих на горы Камчатки при входе в Авачинскую губу. Это был самый большой из четырех Сандвичевых островов. Молодой американец дважды бывал здесь и подходил к бухте в третий раз. Его глаза восхищенно высматривали приближавшуюся сушу, по щекам кучерявилась уже окладистая русая борода.

Сысой восторженно рассматривал остров с горными вершинами. Он много слышал о нем от матросов «Невы», но не думал, что когда-нибудь побывает здесь сам. Больше всего ему хотелось увидеть хлеб, который растет на деревьях, как в Ирии. Мысль об этом пьянила и дурманила, радостно билось сердце в груди.

Со шхуной все было оговорено: теперь она принадлежала Сысою. Передовщик уговаривал штурмана и двух матросов вести судно на Ситху за компанейскую плату, но прямого ответа от них не получил. Припекало солнце. Сысою было жарко даже в застиранной, изношенной бязевой рубахе. В кожаной было еще хуже: она накалялась под солнцем и жгла тело. Партовщики и их женщины скинули парки и по примеру индейцев ходили по палубе в одних набедренных повязках.

Шхуна вошла в залив, сбросила паруса и встала на якорь. Здесь было много кораблей, большей частью американских. Особняком стояли полтора десятка королевских судов: одномачтовые куттеры и тендеры, трехмачтовый барк. Команда засуетилась, матросы с горящими глазами ждали разрешения сойти на берег. Алеуты, поплясав в честь прибытия, с несвойственным для них удивлением разглядывали причудливо одетых темнокожих полинезийцев, щеголявших в европейских рубахах или сюртуках без штанов, иные в штанах без рубах. В большинстве своем островитяне сидели и лежали в тени, время от времени поднимаясь, чтобы попеть и поплясать, затем снова отдыхали. Суетились и шумели только европейские моряки.

В пути на Сандвичевы острова Сысоя беспокоило, что ему придется предстать перед местным начальством в изношенной рубахе, сапогах из сивучьих горл или в чирках, но, приглядевшись к местным жителям, он понял, что аляскинской одеждой здесь никого не удивишь.

Бывший хозяин шхуны перекликался с бака со знакомыми моряками других судов, потом сел в шлюпку и пропал до вечера. Алеуты забросили удочки, стали таскать рыбу прямо из-за борта, ели ее сырой, насаживали на крючки остатки той же рыбы и вытаскивали новый улов. В сумерках к шхуне подошел тендер. С него на палубу перескочил бывший хозяин « Таманы», окликнул матросов и они стали перегружать с борта на борт свои вещи, увязанные и упакованные меха. Бывший хозяин, обливаясь потом и утираясь платком, махнул рукой Сысою и с неожиданной резвостью для его полного тела перескочил на тендер.

На шхуне стало вдруг очень просторно, алеуты поплясали в честь расставания и замерли вдоль бортов, вглядываясь в сгущавшуюся темень душной южной ночи. С берега доносились звуки бубна и песни, там тоже плясали. Уже при лунном свете в борт шхуны ткнулась шлюпка. Два матроса, соглашавшиеся поработать на Компанию, вернулись с берега и привезли диковинные фрукты. Возле фока зажгли фонарь, вокруг него густо закружили бабочки. Шелест их крыльев и мельтешение теней, сливавшиеся с береговыми песнями, будили в Сысое какие-то давние, забытые, но чувственные воспоминания.

– Где хлеб? – рассматривая фрукты, спросил он. – Брэд?

Матросы со смехом катнули ему по палубе округлый кочан в треть пуда.

– Брэд! – знаками стали объяснять, что плод надо варить или печь.

С берега вернулся слегка пьяный штурман с выбритым до блеска лицом. Щеки морехода стали белыми, как рыбье брюхо, нос длинным, губы вздутыми. Он переговорил с матросами и начал втолковывать Сысою, что с ним хочет повидаться здешний король, который узнал о прибытии на его остров «раша пипл». Отказывать ему нельзя. Сысой на миг оторопел от услышанного, но американец говорил об этом так просто, будто встречи требовал портовый приказчик. Передовщик тоскливо окинул взглядом полы рубахи, которую надо было выстирать и подлатать, запустил пальцы в длинные, волосы, каких не носили ни американцы, ни англичане, и принужденно рассмеялся:

– Бог не выдаст – свинья не съест!