Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин

Второе и единственное датированное письмо Сытин написал 11 июня, сразу после приезда на тот же курорт Григория Петрова. Им представился случай объясниться по поводу неопубликования «Русским словом» статей Петрова. Из сытинского письма домой явствует, однако, что все это время он лукавил с Петровым. «Я все лажу с Петровым и бодрствую и гуляю, а она [?] спит… вылечится от жиру и тучности, еще хорошо, что ее здесь массажируют [.] Петров страшно расстроен, что у него ничего не печатают в Р. С., если можно, сделай милость, что можно, напечатай, но не нарушая цензурных услов[ий] [Сытин употребляет это выражение в широком смысле, ибо никаких цензоров не было] и интереса газеты, он очень левых [взглядов?]»

Карлсбад Сытину «так себе», ему больше по вкусу собственная подмосковная усадьба в Берсеневке. Он с отвращением отзывается о необходимости спать, бодрствовать и принимать пищу строго в назначенное время: «Кто же здесь хозяин, хамские повязки, чертовы распорядки!»[41] Тревожась о домашних делах, Сытин просит Благова: «Берегите шины Автомобиля, чтобы ездить до Рождества без починки».

Ко времени написания третьего письма – вероятно, в конце второй недели – Сытин и вовсе недоволен жизнью. «Прескверные мы немцы все-таки, в иностранном курор[те] нам нерадостно живется, то ли дело родной и [широкий] Кавказ. Страшную глупость сделали, хотя это мое личное мнение, пока у Буки не спрашивал… [она] сидит и ворчит, пьет воду, берет ванну и массажируется, весь день в работе. Я беру грязевую ванну через день и пью тоже воду. Ругаемся пока мало, больше дуемся». Затем следует просьба выслать путеводитель по Европе, так как Сытин хочет возвращаться «чрез Одессу и чрез Прагу». «А все-таки скажу, – пишет он, – что в гостях хорошо, а дома […] лучше».

В конце письма он справляется о двух своих содиректорах – «Как наши враги в лице Розен[гагена] и Соловьева?»[42] – отголосок трудностей, с которыми столкнулся Сытин из-за того, что имел всего один голос в Правлении созданной им фирмы. В последующие два года его раздоры с Правлением усилятся, отчасти из-за Льва Толстого, чьи последние дни той осенью дадут «Русскому слову» сенсационный материал.

Глава седьмая ЛЕВЫЙ УКЛОН

С 1910 по 1913 год поступками Сытина руководили противоречивые побуждения. За счет постоянного расширения дела и массового производства он приобрел богатство, влияние и солидное положение в обществе, но вместе с тем в душе его рос червь сомнения, а не ложные ли это ценности. Под впечатлением смерти Льва Толстого в 1910 году Сытин все чаще задумывался над такими толстовскими идеями, как участие в судьбе обездоленных, и в скором времени именно благодаря ему и, возможно, за счет немалых его средств яснополянские крестьяне и общество в целом получили то, что завещал им великий писатель.

Но даже раздумывая, не подчинить ли свою жизнь добродетели и благотворительности, Сытин оставался истым предпринимателем. Он понимал, что для согласия между его идеалами и призванием ему необходимо сосредоточить усилия на популярных, но достойных изданиях – таких, за которые ратовали Чехов и Толстой. Поскольку из всех изданий сытинской фирмы «Русское слово» вносило самый существенный вклад в общественное благо и в кассу «Товарищества», Сытин целеустремленно примется подыскивать на место редактора газеты убежденного демократа».

I

Когда осенью 1910 года Сытин возвратился в Москву, его поджидало неоконченное дело – четвертый том толстовской серии «Круг чтения». Это было, строго говоря, исправленное издание книги, некогда выпущенной издательством «Посредник», которое в самом начале века основали толстовцы после прекращения сотрудничества с Сытиным.

Чертков, тогда еще литературный агент Толстого, убедил его отдать заказ на эту книгу Сытину, хотя Толстой так никогда и не изменил своего первого впечатления о Сытине, считая его торгашом, которому не может вполне довериться художник. (К числу известных ей «бессовестных дельцов» относила Сытина и жена Толстого.)[347] Дав согласие выполнить заказ, Сытин натолкнулся в «Круге чтения» на серьезные трудности. Это собрание возвышенных мыслей, извлеченных Толстым из множества различных авторов, затрагивало предметы, в частности пацифизм, которые правительство считало запретными. Вследствие этого Сытин замедлил набор рукописи.

За целый год перед тем Толстой в письме к Черткову строго-настрого велел: «Возьмите у Сытина 2-е издание старого «Круга чтения» – это самая дорогая для меня книга, и ее нет, и, как видно, нет надежды на ее появление»[348]. В один из редких приездов в Москву в сентябре 1909 года Толстой выразил свое недовольство Сытину через репортера «Русского слова», который обратился к нему на Курском вокзале с просьбой дать интервью. Сытин тотчас начал торопить Черткова с чтением гранок. «Страшно подумать, – написал он, – что я так огорчил Льва Николаевича этой медлительностью и страхом цензуры. Это заячья трусость меня подвела»[349].