Читаем Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов» полностью

Уже обладая контекстным знанием (см. п. 8–13 в этой книге), мы можем во всей полноте представить драматизм ситуации. С точки зрения многих «московитов» (в том числе патриарха Адриана и всего его окружения), брадобритие лишает человека Образа Божия, уподобляет его бессловесным животным и ставит под сомнение спасение души. Но что делать, когда виновником брадобрития является сам царь? Следует ли пойти по пути Виленских мучеников, пострадавших «за брадобритие» (см. п. 12), оказав нечестивому царю сопротивление? Но как сопротивляться государю, которому ты ранее принес присягу? И что делать дальше после того, как ты оказался безбородым по воле самого государя? А если тебя лишил бороды сам государь, собственной рукой? Следует ли после этого начать ходить к цирюльнику, как делают все лояльно настроенные к царю люди? Или в ожидании Страшного Суда вновь отрастить бороду, чтобы предстать перед Спасителем в образе православного праведника? Но поступить так значило навлечь на себя гнев царя, ясно показавшего, что отныне он не желает видеть бородачей. Такие сомнения, мучившие многих, и были выражены в вопросе князя Хованского.

Думается, вряд ли боярин князь Иван Иванович Хованский не подвергся насильственному брадобритию ранее, до разговора с Талицким. Возможно, он был среди тех людей, которым Петр I отрезал бороду еще 26 августа 1698 г. Но царь со своими шутами находился в Москве не всегда. В конце октября того же года Петр отправился в Воронеж, где пробыл до середины декабря. В середине февраля 1699 г., на первой неделе Великого поста, царь опять отправился в Воронеж, откуда вернулся лишь в середине сентября[483]. Пока его в Москве не было, многие царедворцы могли чувствовать себя спокойнее. Как говорилось в одном из подметных писем начала XVIII в., адресованных Петру I, боярин Алексей Петрович Салтыков, узнав о том, что царь вскоре уезжает из Москвы, «приехал он в дом свой и говорил жене своей: „Жена, ведаешь ли нашу радость, что идет опять с Москвы? Вели, жена, молебен отпеть“»[484]. В другом подметном письме государю сообщалось: «Как ты придешь к Москве, и то при тебе ходят в немецком платье, а без тебя все боярские жены ходят в руском платье»[485]. Если так происходило при дворе в отношении уже объявленных царских указов о ношении западноевропейского костюма, что говорить о брадобритии, относительно которого формального запрещения еще не существовало (см. п. 20)? По всей видимости, боярин князь Хованский и был в числе тех царедворцев, которые предпочли в отсутствие государя снова отрастить бороду. Но теперь, когда царь вновь был в Москве, а И. И. Хованский в любой момент мог с ним повстречаться, как поступить? Сбреешь бороду – рискуешь лишиться вечного спасения: а что, если Господь заберет к Себе в таком виде? Сохранишь бороду – подвергнешься унизительному и публичному брадобритию. «Ничто не может заставить русских расстаться с своими бородами, кроме самовластия царя и страха, что (в минуту веселого расположения духа) он прикажет вырвать бороды их с корнем и уничтожит их таким грубым способом, что, вместе с волосами, оторвется и кожа»[486], – засвидетельствовал очевидец, английский инженер Джон Перри, в 1698–1715 гг. служивший в России, где нередко виделся с царем и наверняка сам наблюдал то, о чем написал.

На вопрос Хованского Талицкий отвечал так: «Как де ты знаешь, так и делай». Видимо, эту фразу следует понимать следующим образом: поступай так, как подсказывает тебе твоя совесть. Талицкий проповедовал учение о том, что Петр – это Антихрист, который уже явился во плоти (см. п. 24 в этой книге). В рамках его концепции поведение царя было вполне объяснимым: Антихрист не мог терпеть в своем окружении людей, носящих на себе Образ Божий. Голый подбородок и щеки делали для него людей своими, носящими своеобразную печать Антихриста. Талицкий считал, что царю-Антихристу не только можно, но даже нужно сопротивляться, так как исполнение его нечестивых повелений приведет к вечной погибели. Лучше принять мученический венец, презреть эту земную жизнь, но остаться верным Христу и наследовать жизнь вечную. В таком духе книгописец наставлял боярина: хочешь оказаться в числе верных – пострадай за свою веру и прими мученический венец.

Но Хованский поступил иначе. Как и все бояре, он 31 января 1700 г. был оповещен о необходимости явиться к государю в Преображенское на Генеральный двор: «1700‐го генваря в 31 день к бояром, и околничим, и к ближним людем на дворы посланы подячие, чтобы сего числа были в Преображенское на Генералской двор»[487]. Отправляясь туда, князь Хованский сбрил себе бороду.

Некоторое время спустя уже безбородый боярин Хованский, принимая Талицкого в своих палатах на Никольской улице, сокрушался о своей будущей вечной участи такими словами:

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука