Читаем Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов» полностью

А Гришка Талицкой перед бояры говорил: «Дьячку де Мишке Денисову тетрати отдал он. А в тех тетратех на государя хулы было имянно не написано. А как де он, Гришка, тому Мишке про государя хулные слова на словах говорил, и тот де дьячок ево, Гришку, от тех ево слов унимал: „Для чево де ты такое великое дело затеваешь?“ И он де, Гришка, в том не послушал. И в совете де он, Мишка, с ним в том ево воровстве не был, и про воровство ево, Гришкино, не ведал же».

19

Печатного дела батыщик или разборщик Митко Кирилов по показанию на него Гришки Талицкого роспросом показал: «К нему де, Гришке, в дом хаживал он, Митка, один, и Гришка де в доме у себя читал ему, Митке, книги Библию, да Толковое Евангелие, и всякие печатные и писменные книги о Последнем Веце. А о пришествии Антихристове разговоров у него, Митки, с ним, Гришкою, и совету не было».

А Гришка Талицкой перед бояры говорил: (Л. 21 об.) «Тот де Митка приходил к нему, Гришке, сам-друг. И он де, Гришка, „О последнем веце и О Антихристе“ и „О исчислении лет“ тетрати им читал, и осмым царем и Антихристом ево, государя, он, Гришка, называл при них имянно без ево, Миткина, спросу, собою. А в том де ево, Гришкине, воровстве он, Митка, ему, Гришке, советником не был и про воровство ево не ведал».

А Митка сказал: «В дом де к нему, Гришке, он, Митка, приходил с нищим Федкою, а чей словет, не упомнит, для покупки хором ево».

Гришка ж в застенке говорил: «Батыщику де Митке Кирилову „О последнем веце“ и „О исчеслении лет“ [читал] и Антихристом ево, государя, называл: то тот Митка слышал».

А Митка Кирилов сказал: «Как де он, Гришка, об оном толковал и государя Антихристом называл, то он слышал, а что не извещал, и в том виноват».

20

Ученик Гришки Талицкого Ивашко Савельев, на которого он, Гришка, говорил, что тетрати в четверть писал он, Ивашко, в неволю, а другую половину тетратей писал он, Гришка, сам.

(Л. 22) А Ивашка Савельев в роспросе [и] с пытки говорил: «В том де писме, что писал Тамбовскому епискупу, он, Ивашко, силы не знал, а писал те тетрати по ево, Гришкину, веленью. Да Гришка ж де ему сказывал, что он про те тетрати отцу своему духовному сказывал, да и Тамбовской де епискуп тех писем не хуливал».

А Гришка сказал: «Тому де Ивашку про то, что он, Гришка, про те писма отцу своему духовному сказывал, и епискуп де Тамбовской тех писем не хулит, говорил».

На него же, Ивашка, Гришка ж Талицкой показал: «Приходил де к нему, Гришке, на двор он, Ивашко, и сказал: „Патриарша де розряду площадного подьячего Федкина жена Дунаева Феколка сказывала теще ево, Ивашкове: пишет де он, Гришка, неведомо какие книги про государя, и она де сказала брату своему, певчему Федору Казанцу, а он, Федор, хотел по него, Гришку, ис Преображенского приказу притти с подьячими“. И он, Гришка, услыша от него, Ивашки, по себя про ту посылку, з двора своего ушол».

А Ивашко сказал: «Что де он к нему, Гришке, пришед на двор, о извете, что (Л. 22 об.) хотел по него, Гришку, певчей Феодор Казанец притти с подьячими, не сказывал: тем де он, Гришка, ево поклепал».

А Гришка сказал: «Тот де Ивашко к нему, Гришке, на двор приходил подлинно и вышеписанные слова ему сказывал. И он де, Гришка, слыша от него те слова, з двора своего и пошел, а он, Ивашко, и проводил ево, Гришку, за Москву реку до Кадашева и, праводя, пошел домой, а ево, Гришки, спросил: „Куды де ты идешь?“ И он ему сказал: „Пойду де я в монастырь, куды Бог благоволит“. Тем он, Гришка, ево, Ивашка, не клеплет».

Он же, Гришка Талицкой, перед бояры с ним, Ивашком, на очной ставке говорил: «Тот де Ивашка „О Последнем Веце“, „О исчислении лет“ тетрати писал ему, Гришке, по ево, Гришкину, прошению, потому что он, Ивашко, и преж сего на него, Гришку, писывал книги, а в тех де тетратех про государя хулных слов с поношением было не написано, а „О Антихристи“ де тетрати с паношением на него, государя, Тамбовскому епискупу писал он, Гришка, сам. И про хулные де слова на государя и про воровство ево, Гришкино, он, Ивашко, не ведал».

(Л. 23) А Ивашка Савельев говорил: «Те де тетрати „О исчислении лет“ он, Ивашко, писал по ево, Гришкину, веленью, а в тех де тетратех хулным словом про государя было не написано, и про то ево, Гришкино, воровство он, Ивашка, не ведал и в совете с ним в том деле не был. А как де ево, Гришку, велено сыскать в Преображенской приказ, и про то де он, Ивашко, ему, Гришке, сказывал, слыша Патриарша приказу от подьячего Афанки Дунаева. И, сказав, ево, Гришку, проводил он до Кадашева. А что де он, Ивашко, преж сего про ту ведомость ему, Гришке, и про провожанье ево до Кадашева в роспросе и на очной ставке не сказал, и то он учинил просто, боясь себе наказанья, и для того, что воровства ево, Гришкина, не ведал».

Под статейным списком подписано о приговоре:

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука