Русский Марс

Постепенно расширяя географический диапазон своего творчества, Саргасса издал: "99 лет" (очерк истории Панамского канала), "Прямые дороги лжи" (хроники революций и диктатур в странах Латинской Америки), "Айсберг, айсберг!" (лирическая драма, развёрнутая на фоне грандиозной войны за Аляску в середине XX века - на этот раз, действительно, никогда не бывшей войны), "Рисунки венского еврея" (альтернативная биография Гитлера)...

Небольшой по объёму, но очень насыщенный людьми и событиями роман "Твои генералы" (биография Наполеона Бонапарта, исполненная в необычной манере - от второго лица) знаменовал собою двойной поворот в писательской судьбе Л.Саргассы. Во-первых, его перестали править: он приобрёл достаточную известность, чтобы диктовать свои условия издателю. А во-вторых, он наконец взломал не только географические (Западное полушарие), но и временн[/]ые рамки, выйдя за пределы излюбленного XX века. Причем, в обоих направлениях: горечь "Твоих генералов" явственно перекликается с настроениями конца Героического XXI века, а в уста одного из ближайших сподвижников императора автор не случайно вкладывает упрощённую формулировку Теоремы Гёделя-Тяжко: "Экспансия асимптотически предельна"... В этом же романе впервые, но пока что не в полную силу прозвучали два немаловажных для будущего автора "Я червь, я Богъ" мотива: мотив фатальной предопределённости Истории - и связанный с ним мотив поиска "народа-мессии", якобы ответственного за эту предопределённость.

Так, незримые собеседники Бонапарта (его генералы и маршалы, живущие или погибшие в других, альтернативных нашему, мирах) попрекают своего императора чем угодно, но не итогами русской кампании 1812 года. "Русская" тема замалчивается так старательно, что становится едва ли не главной в романе. Более того: один из маршалов, обмолвясь, называет себя "сибирским наместником" - и тут же даётся понять, что именно в его альтернативном мире, где даже Сибирь на какое-то время стала французской колонией, империю Бонапарта постиг особенно убедительный крах. Все и везде могло быть по-другому, карту любой страны можно было перекроить вовремя сказанным словом и вовремя сделанным жестом - но не России!

Разумеется, оба мотива были замечены критикой, и в Лео Саргассу немедленно полетели язвительные стрелы. Если бы он адекватно реагировал на уколы, он стал бы похож на ощетиненного дикобраза. Но его отношения с критикой были сложными... Точнее, отношение критиков к нему было сложным. Сам Лео просто перестал их замечать - сразу, как только переиздал свои первые книги с восстановленным авторским текстом. И лишь однажды он обронил в интервью несколько фраз, адресованных, по всей видимости, именно критикам:

"Я не литератор, а регистратор. Не беллетрист, а стенографист. Не сочинитель историй, а секретарь Истории. Мне чуждо понятие "персонаж": люди, которые появляются в моих книгах, действительно жили, могли бы жить, или будут".

Это многозначительное "или будут" в особенности раздражило критиков, и на Саргассу обрушился шквал ярлыков-обвинений: от "солипсиста" до "лжепророка" и "фальсификатора".

Лео невозмутимо продолжал сочинять ("регистрировать"?). Один за другим выходили в свет: "Копыта и котурны" (повесть о Калигуле); "Автохаракири" (предыстория банкротства "Мицубиси Дэнси"); "Убивай!" (противопартизанская тактика разных времён и народов); "Здравствуй, оружие!" (роман о Семилетнем фермерском мятеже на Ганимеде)...

17

Все это было очень интересно, однако не имело ни малейшего отношения к моим неприятностям. К тому же, у меня устали глаза. Я перелистнул несколько страниц.

Видимо, покончив с биографией и библиографией Саргассы, Грюндальфссон взялся за его психологию: "...до уровня примитивного житейского фатализма, - прочёл я в начале страницы. - Будучи умозрительной, она являла собою философию бытия, но не быта. Лео Саргасса не распространял Историческую Предопределённость на судьбы отдельных людей и не искал подтверждения вселенской концепции в мелочах жизни. Это делает его позицию столь же несокрушимой, как несокрушима была вера миссис Дуглас в милосердие Божье, в котором Гекльберри Финн разуверился после тщетной молитвы о новых крючках для удочки. Но подавляющее большинство читателей (а критики - те же читатели, только профессиональные) подобны скорее юному Геку Финну, чем старой вдове: они..."

Я перелистнул ещё несколько страниц, подумав, что некоторые профессора филологии (в особенности - криптолингвисты) бывают не менее занудны, чем чопорная воспитательница Гека.

"...Вот почему я предлагаю прочесть последний роман Лео Саргассы НЕКРИТИЧЕСКИ. Т.е., принимая на веру каждое слово и стараясь даже явно фантастические страницы воспринять не как иносказание и сложную метафору, но как описание реальных событий в судьбах реальных людей - тех, которые "действительно жили, могли бы жить, или будут". В конце концов, такова была воля покойного Секретаря Истории."