– Да!! Да!! Сто раз да!!! – Макарова изогнулась, как перед прыжком, глаза ее опять затянула серая пелена, зрачки накалились, зубы забелели в зверином оскале. – Этот кобель проклятый, сволочь, когда я его уже любила, решил вернуться к своей жене – шлюхе. Он меня бросил ради той, которая бросила его, и правильно бросила; все вы кобели, всех вас кастрировать надо во младенчестве, яйца отрезать, как блудным котам, да, я так никогда в своей жизни не играла, как в эту ночь, я играла так, как не снилось ни одному Вану Клайберну, я получала оргазм после каждого финала и била, била ножом эту скотину, эту свинью, этого козла лысого, этого… – Женщина захлебнулась, не найдя подходящего слова, и вдруг одним резким движением, так что Веселкин даже не успел отшатнуться, схватила графин и запустила следователю в голову. Веселкин, как в тумане, шарил рукой под столом и не мог нащупать кнопку вызова конвоя, но дверь открылась и в комнату ввалились два сержанта – неистовый женский крик был слышен, наверное, и за пределами тюрьмы. Бьющуюся в судорогах Макарову увели в камеру, а Веселкин с окровавленной головой пошел в тюремную медчасть. Потом они с Семиным допивали не тронутый с момента их последней встречи коньяк, и это помогало Веселкину больше, чем но-шпа и перевязка.
С того случая прошло лет шесть или семь. Макарова получила серьезный срок, Семин перевелся в центральный аппарат МВД, Веселкин же, наоборот, уволился со со службы, переквалифицировался в адвоката по уголовным делам, развелся с женой. Дочку судья-женщина, как водится, оставила матери, бытовой алкоголизм без справки из соответствующего диспансера оказался недоказуем. Веселкин тосковал, но дочка уже стала почти взрослой, и бывший следователь решил попытать счастья во втором браке. По дискотекам и клубам он, естественно, не ходил, знакомиться с женщинами было негде, клиентки же его все были замужем, и Веселкин пошел испытанным путем одиноких людей, живущих замкнутой жизнью, – решил найти спутницу через газету знакомств. Купив в соседнем с домом ларьке несколько таких газет, Веселкин стал с ручкой в руках изучать разделы «Она ищет его», то удивляясь высочайшим требованиям перезрелых женщин к будущим мужьям, то поражаясь их способностям превращать на словах недостатки в достоинства. К примеру, толстые называли себя пышными, низкорослые – миниатюрными, плоскогрудые – хрупкими, ищущие уже четвертого брака – опытными и тому подобное. Ничего не требовало подчеркивания, и Веселкин уже было собирался закрыть очередную газету, как вдруг его внимание привлекло объявление в конце последней страницы. Вчитавшись, Веселкин выронил ручку из пальцев. Объявление было набрано жирным шрифтом и гласило следующее:
«Миловидная брюнетка с голубыми глазами, около сорока лет, без детей, ищет надежного спутника жизни, твердо стоящего на ногах и не лишенного художественного вкуса, особенно в области классической музыки. Ты будешь приходить усталый с работы, погружаться в домашнй уют и ласку, а если ты вдруг загрустишь, мы зажжем свечи от нашей любви, и я буду играть тебе Апассионату».
Шумахер из Лотошино
Невеста, Наташа, была родом из Лотошино – небольшого городка почти на границе Московской и Тверской области, где-то тридцать километров за Волоколамск. В среду они с Юрой подали заявление в ЗАГС и решили отметить помолвку на ближайших выходных на даче родителей невесты, в том самом Лотошине. Кроме шашлыков и прочих удовольствий, следовало показать жениха родителям невесты. С ними поехал еще один москвич, неопределенного рода занятий, но Юрин хороший знакомый, оказавшийся в пятницу под рукой. Москвича звали Станиславом, но с Юрой они друг к другу больше обращались по отчеству: Юра называл приятеля Саныч, сам же откликался на Петровича. Наташа была высокой шатенкой, выше Юры и Стаса, особенно на каблуках, и, может быть, поэтому снисходительно называла обоих уменьшительно-ласкательно: Юрик и Стасик.
Выезжать в летнюю пятницу из Москвы по любому шоссе – дело неблагодарное. Через три часа продвижения со скоростью немцев под Сталинградом были переслушаны все музыкальные диски, рассказаны все приличные и неприличные анекдоты и выкурены все сигареты без остатка. Юрина «девятка» напоминала затонированную пепельницу, смеяться больше не хотелось, хотелось, пожалуй, выпить, но из солидарности с водителем Стас и Наташа на этом не настаивали. Включили радио, перескакакивая со станции на станцию. На «Шансоне» затянули грустную песню, что называется, «за жисть». Стас вздохнул.
– Оставь, Петрович. Душевно.
Наташа, однако, не была настроена грустить.
– Охота вам слушать этот блатняк. Давайте найдем что-нибудь пооптимистичней.
Юра прислушивался к пожеланиям будущей супруги и потянулся было к магнитоле, но Стас остановил:
– Дайте хоть дослушать, жизненная вещь.
– Вот как моя мама поет, вот это жизненно. Так, бывало, голос задерет, до самых косточек пробирает, – с гордостью сказала Наташа.
– А сама-то поешь? – через некоторое время спросил Стас.