Русский лабиринт (сборник)

Вот что может окончательно лишить современную поэзию исчезающего пульса доверия – конъюнктура. Можно написать: «Теперь со многим я мирюсь // Без принужденья, без утраты, // Иною кажется мне Русь, // Иными кладбища и хаты» (вернее, так уже не написать), а можно вывесить плакат: «Я люблю тебя, Российская Федерация!» И то, и другое – верно. Но последнее легче (быстрее) упаковать и выставить на продажу в глянце. Продавец за стойкой – тоже ведь свой. А ведь Ницше правильно это уловил, высказавшись в том смысле, что стремление человечества избавиться от пользы возвысило человека, пробудило в нем чувство прекрасного, из чего и родилась поэзия. Но если чувство Родины не выстрадано, то в нынешних невегетарианских условиях оно автоматически становится ТОВАРОМ. Попсой. Мылом. Прокладкой. Надо про Гаврилу – пожалуйте-с. Про русскую душу – нет проблем. Возьмем стакан (обязательно граненый), нальем водки ностальгии на треть, тюремной тоски сверху, березками заполируем – готов коктейльчик, просим к столу-с. То же – в кино, на эстраде, далее – везде. Ну ладно, еще древний грек Биант из Приены заметил, что худших везде – большинство (каждый философ, в сущности, – тот же поэт). Кстати, о греках. Как-то тиран Сиракуз Дионисий отправил философа Филоксена в каменоломню за насмешки над своими стихами. Через некоторое время тиран призвал изможденного философа и снова спросил его мнение о своих виршах, Филоксен встал и молча направился к выходу. «Куда ты?» – спросил Дионисий. «В каменоломню», – последовал ответ. Вот это вершина честной, даже самоотверженной критики! Раз уж нельзя запретить никому самовыражаться, может, редакторов, печатающих «чернуху», и критиков – паханов блатной литературы – в каменоломню?

Там им самое место. Сергей Мнацаканян, начавший дискуссию на страницах «Литературной газеты», справедливо сетует на низкие продажи поэтических сборников. Но чему же здесь удивляться – поэты пишут для себя, редактора печатают своих для себя, и лучшее слово для определения позиции в литературном курятнике (в шоу-бизнесе, политике) – пришипились. Зачем глаголом жечь чьи-то сердца, для этого же надо свое раскалить. А зажигать-то нечем. «Быть поэтом – это значит то же, // Если правды жизни не нарушить, // Рубцевать себя по нежной коже, // Кровью чувств ласкать чужие души» (Есенин). «Ласкать и карябать» (он же). Попса-то развлекает, то есть ласкает, а корябать не получается, потому что для этого надо «себя рубцевать». Кому охота? Вот и не покупают, потому что НЕ ВЕРЯТ. Чтобы они тебе поверили, нужно, чтобы они тебя и распяли. Вот и получается по Гёте – будет поэзия без поззии, где все будет заключаться в делании, будет мануфактур-поэзия. Не просто похоже – в точку! Мануфактур-детектив покупают – это ласкает (развлекает), а мануфактур-поэзию – нет. Настоящая русская литература всегда выворачивала душу наизнанку, корябала, а эта – не может. И читатель это давно разглядел и подсел на душевно не обременительные романы. И правильно делают, что не покупают, – подсознательно не хотят травиться. Кто-то выдвинул поэта, простите, ПОЭТА, на соискание Госпремии, общественность в недоумении – книга ПОЭТА продана в одном экземпляре, как же так – он же КАНДИДАТ на Госпремию! Может, все-таки наоборот – сначала признание у народа, потом – у государства (в критическо-редакторской его части)?

Нет, надо предоставить право выбора – кто настоящий поэт, а кто – «так, непонятная профессия» (Есенин о Маяковском), кому-то другому – не критикам, не редакторам литературных гамбургеров и не собратьям по перу (см. выше), а все-таки кому-то другому? Но кому? Может – народу?

2. Что есть народ?

Там собрался у ворот

Этот, как его… народ.

Л. Филатов

Ф.М. Достоевский заметил (в 1867 г.): «Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает». По каким святыням сейчас может воздыхать русский народ, треть которого живет за чертой бедности, несмотря на открывшиеся капиталистические перспективы, и элементарно борется за физическое существование? Империи давно нет, воздыхать по ней как по символу национальной гордости великороссов бессмысленно. Великая Победа, скорее всего, запомнится отмененными льготами, в первую очередь ветеранам, добывшим эту самую Победу. По религиозным святыням? Боюсь показаться кощунственным, но, на наш взгляд, русские никогда не были так сильно религиозны, как принято думать. Как было не покреститься, когда начальник (Владимир) тонко и во всеуслышание намекнул, что всякий уклонившийся от крещения «противен мне да будетъ».

Не крестил бы ты, князь, топором,

Глядь – простил бы народ на потом…