Степаныч положил телефон на стойку вместе с салфеткой, на которой записывал названия лекарств.
– Вишь, какая она меня – сама больная, а о маме заботится…
– Валера, ну вот, уже вся семья болеет, ехать надо, – решительно встала Натали.
Степаныч покосился на пустую рюмку, но возражать не стал. Нахлобучив свой пышный рыжий малахай на самые глаза, он обнял Пашу и Натали, так что, когда они выходили, можно было подумать, что тащат раненого.
– Кто был со мно-о-ю, все меня поки-и-ньте! – вдруг пьяно запел Степаныч у самых дверей, оттолкнув сопровождающих. – Я заблудился, вы-ы-хода мне не-ет, в тебе бро-жу я, сло-овно в лабиринте…
– Вот выход из лабиринта, – успокоил Паша, открывая дверь.
Юный «охламон» пробормотал про себя, что, мол, давно пора на выход. Степаныч сделал было шаг на улицу, но остановился.
– А может, я сердцем заблудился? А может, я ее не люблю, вникаешь?
– Кого? – устало спросила Натали.
– А никого! – Степаныч мотнул головой, будто бодаясь. – Никого!
– Да ладно тебе, пошли. – Паша потянул друга за порог. – Они зато тебя любят!
– За что – за то?! Если любит, почему она тогда глазки всем строит, а? – предъявил Степаныч. – На любой тусне, сука, со всеми танцует, кто пригласит. Я знаю – мне Ирка, подруга ейная, рассказала. Никому не отказывает, тварь. Я уже ей раз сказал – что узнаю про тебя конкретное, не мужика бить буду, а по тебе пройдусь, так она чуть на развод не подала, самка задрипанная. А как деньги кончаются – так сразу «Валерчик, Валерчик, хороший мой». Вникаешь?
Паша вздохнул.
– Ну что ты хочешь, баба и есть баба.
– Тоже мне, подруге поверил, – подключилась Натали. – Женщина другую женщину редко хвалит.
– А! – поднял палец Степаныч. – Потому что все вы одним мирром мазаны, суки! И ты сука!
Теперь вздохнула Натали.
– Если бы не дочь родная, послал бы ее с пасынком этим куда подальше. Даже денег бы дал, ей-Богу, чтобы только отвязалась. Знаешь, сколько у меня денег?
– Внукам хватит. – Паша потер висок.
– А ты откуда знаешь? – снова насторожился Степаныч.
– Да ты сам сказал.
– Я не говорил, – по-бычьи наклонил голову Степаныч.
– Валер, ты пойми, в салоне все уже ждут больше часа. Без тебя никто не уедет – твоя же машина.
– Я не могу ехать, я же выпил. Хотя кто меня здесь остановит, каждая гаишная собака знает.
– Ну вот. – Паша снова потянул товарища за рукав. – Тем более.
– Валерий Степаныч, дует из дверей! – осмелилась Варвара, поежившись за стойкой.
– Да не могу я, пойми! – Не обращая никакого внимания на буфетчицу, Степаныч высвободил руку. – Не люблю я ее. А дочку люблю. А кого из них больше – люблю или не люблю, не знаю. Пока не разберусь, не поеду! Все меня покиньте!!
– А гости? – уже не скрывая раздражения спросила Наташа. – Ты же их сам на юбилей пригласил. А теперь получается, что бросил. В гостиницу их довези и делай, что хочешь. А то некрасиво как-то. Не по-православному.
– Вот именно! А Ленка, сука, не пришла. На юбилей собственного мужа! Это красиво? Это про… по… по-праславному? Покиньте меня, я сказал! – Степаныч сделал шаг назад, в ресторан.
– Так заболела же, сам слышал. – Паша посмотрел на Натали, призывая ту в свидетели.
Женщина махнула рукой и вышла. Степаныч грузно сел на неостывшее еще место у стойки и посмотрел на буфетчицу.
– Эх, Варя, Варя! Дай мне еще соточку.
Варя налила и внимательно посмотрела на оставшегося стоять в дверях Пашу. Тот безнадежно развел руки. Степаныч взял рюмку и повернулся к юноше.
– Ты меня извини, парень! Это я с излома. А девчонка у тебя красивая. Главное, чтобы любила, тогда все заладится. А любовь – это, знаешь что?
Нахохлившийся снова «охламон» неопределенно пожал плечами.
– Не знаешь… А я вот уже знаю. Любовь – это когда не за что-то, а когда несмотря ни на что… вникаешь?
Юноша снова пожал плечами. Девушка посмотрела на Степаныча более внимательно.
– Когда – вопреки! Да…а когда, вот как Ленка моя, с расчетом, тогда…тогда, как в этой песне поется – каждый шаг подобен пытке… в общем – любви по плану не бывает, помни, парень! За настоящую любовь! – Степаныч опрокинул рюмку и, на удивление всем, встал и сам пошел к выходу. Шел нормально, не качаясь, будто и не пил столько. Посередине зала мужчина остановился, обернулся к буфетчице и наказал записать счет юной пары на него. Он сказал это совсем трезво, но так угрюмо-тяжело, что никто и не подумал возражать. В дверях Степаныч снова обнял друга Пашу, они вышли, на этот раз окончательно. Но еще стояли на крыльце, потому что даже с улицы нестройно доносилось некоторое время:
– Я заблудился, выхода мне не-ет! В тебе бро-о-жу я, словно в ла-а-биринте!– Вот женятся на шалавах, – под нос себе сказала Варвара, вытирая стойку, – а потом «выхода мне нет». Чисто по-русски. Взял бы меня тогда замуж, не бродил бы по лабиринтам… козел!
Псих
Пошел третий день охоты. Первый день, собственно, и охотились, остальное время парились в «черной» бане, стреляли по пустым бутылкам на полную бутылку «Кашинской» и отмечали первый день.