Русский Харбин

Говоря о двух врагах русской эмиграции, следует помнить о том, что нанесло окончательный и непоправимый разгром самому факту русского присутствия в Харбине — местное коренное население, отношение которого к русским поселенцам претерпевало изменения на всем протяжении существования русской диаспоры. От почтения, близкого к низкопоклонству, до высочайшей точки ксенофобии, выразившейся даже не в период всевластья хунвейбинов, а в «мирную» эпоху последних десятилетий ушедшего в историю XX века, когда остатки русского присутствия были бесцеремонно похоронены — одни в труднодоступных партийных архивах, другие в буквальном смысле этого слова — в земле. Достаточно вспомнить бульдозеры, сносившие харбинские некрополи, горящие православные храмы, поругание икон, вспахивание мест упокоения сотен русских людей — основателей и строителей великого города. Память о русском присутствии вытравливали на уроне топонимических изменений, переименовывая на свой лад улицы, скверы и пристани. Ссылки на древность китайской цивилизации, не терпящей соседства с другими, может быть, не столь древними, а следовательно, и предназначенными к исчезновению, — слабое оправдание той волны вандализма. Именно так можно сказать про порыв, охвативший Китай в пору неистового выкорчевывания и крушения русских духовных и культурных ценностей, который в бешеном своем кручении не остановился до тех пор, пока почти все следы русского пребывания в Северо-Восточном Китае не оказались уничтоженными.

Но это потом китайцам было суждено стать лишь завершающим разрушительным валом, а главный удар был нанесен из СССР, в тот час, когда советские войска, тесня японцев, вошли в Маньчжурию и устремились по всем стратегическим направлениям на северо-западе страны. Рассуждая непредвзято, можно было бы только приветствовать освобождение от японских оккупантов старого русского города, каковым к 1945 году можно было с долей условности назвать Харбин. Притом необходимо помнить, что даже после многих лет репрессивной политики оккупантов по отношению к эмиграции в виде закручивания административных и экономических гаек духовный и интеллектуальный потенциал русского населения города неизменно продолжал оставаться высоким. Геополитические устремления сталинского СССР простирались на всех русских в «рассеянии сущих», дабы по возможности собрать их воедино, устранить неугодных и инакомыслящих, пополнив остальными число быстро убывающего в войнах и лагерях населения. Лишь этим можно объяснить бессмысленные по своей жестокости выдачи эмигрантов по всему миру, но главным образом в Европе, назад в СССР.

Вагоны, вагоны, вагоны с запада и востока тянулись в Россию, увозя с собой заведомо обреченных людей. Обреченность эта выражалась не только в неминуемом суде за «прежние прегрешения» против советской власти, с последующим отбытием срока в тяжелейших лагерных условиях, но проецировалась на всю дальнейшую судьбу человека. Ведь даже по прошествии лагерных лет выход на свободу оставался чем-то весьма условным. Негласный надзор политического сыска, жизнь в атеистическом государстве, доведшем своих граждан до процветающей повсеместно усредненной экономической нищеты, часто отсутствие самой возможности заниматься любимым делом или делом всей жизни. Показательные счастливчики вроде Александра Вертинского и Натальи Ильиной убеждают лишь в наличии у советских спецслужб некоего кодекса чести, по которому они обязаны были обеспечивать достойное существование выполнившим свои миссии добросовестным помощникам.

Какими бы ни были политические игры государственных деятелей, обсуждавших продажу и покупку КВЖД, при рациональном отношении к населявшему ее район русскому населению, наверное, было возможно сохранение этого одного из немногих примеров участия русских в успешном освоении мировых пространств. Но после продажи дороги и вывоза наиболее значимых своих противников для проведения над ними показательного суда в Москве советская власть как бы ненадолго «забыла» об оставшихся эмигрантах, словно бы предоставляя их судьбы на их же собственное усмотрение. Напутанные возможным грядущим повторением насильственной депортации в СССР и те из немногих чудом уцелевших людей снова потянулись из Харбина. Шло время, и остававшееся харбинцы старели, постепенно уходя в мир иной. Бурный демографический рост китайского населения обусловил постепенное завладение (правомерное и незаконное) ими объектами былой российской общественной и частной собственности. Время меняло не только исторический облик города, но и окружающую его природу, словно бы возвращая ее к тем первозданным видам, которые открывались когда-то взорам участников экспедиции неутомимого инженера Шидловского. Все реже звучал русский язык, многократно перекрываемый многоголосьем местных наречий.